Жестокая одержимость

Внезапно нападающий противников мчится мимо, подставляя свою клюшку мне под коньки. Отвлекшись на Вайолет, я не замечаю этого до тех пор, пока клюшка не цепляется за мою щиколотку и не сбивает меня на ледяную поверхность.

Поднимаясь, я чувствую, как во мне закипает гнев, и понимаю, что мне выпал шанс.

– Эй! – кричу я, догоняя парня, который поставил мне подножку.

Обычно это означало бы начало силовой борьбы, а сукин сын, поступивший таким образом, отправился бы на скамью штрафников, но судья не обращает внимания на нас, даже когда я на полной скорости врезаюсь в «рыцаря».

Столкнувшись с ним, я тут же хватаю его сначала за одежду, а затем хватаюсь пальцами за края шлема и тяну, пока тот не слетает с головы. «Рыцарь» отталкивает меня, кривя губы в усмешке.

Чертов урод.

Не буду лгать, мое лицо становится красным от гнева, и я успеваю ударить его всего дважды в лицо, прежде чем нашу схватку прерывают остальные члены команды. Я смутно понимаю, что рядом со мной Нокс толкает какого-то засранца из другой команды. Мы с моим противником снова сходимся в драке, а костяшки моих пальцев пронзает боль. Я отчетливо слышу хруст, но продолжаю избивать его, пока наконец кто-то не отрывает меня от парня. Я даже не понял, что мы с ним упали, пока не оказался сверху.

Кто-то хватает меня за руки и прижимает их к затылку.

– Мать твою, остынь, Деверо! – кричит тренер мне на ухо и тащит прочь.

Секунду я сопротивляюсь, а затем замираю и позволяю ему оттащить меня подальше. Никогда раньше я не видел тренера на льду. Ни во время матча, ни во время конфликтов между командами. Ему не нравится, когда его костюм портят.

– Отправляйся на скамейку запасных! – приказывает он.

Подобрав свою забытую клюшку, я сажусь на скамью, ощущая, как моя щека пульсирует от боли. Рядом со мной садится Нокс, протягивая мне шлем, который я потерял на льду.

– Не начинай, – ворчу я, потянувшись за шлемом и качая головой.

– Этот засранец поставил тебе подножку, а судьи ничего не сделали, – пожимает плечами Нокс. – «Рыцари» заслужили хорошую трепку.

Я смотрю на рассеченную бровь Нокса. Кровь из раны стекает по его виску.

Со льда удалены все, кроме судей и двух тренеров, между которыми, кажется, разгорается спор.

– Вот, – говорит один из помощников тренера, проходя мимо нас.

Он протягивает нам с Ноксом по куску марли.

Я перевожу взгляд на свои руки, которые, черт возьми, покрыты кровью, как того и хотела Вайолет. Наверное, теперь мне следует называть ее не Вайолет, а Вайолент [14]. Кто бы мог подумать, что за таким ангельским личиком скрывается такой же садистский монстр, как и я.

Костяшки пальцев на моей левой руке горячие на ощупь, хотя кожа рассечена на обеих руках, – и это ощущение далеко не самое приятное из тех, что я когда-либо испытывал.

Черт возьми, моя рука на самом деле сломана?

В этот момент помощник тренера подходит к нам сзади. Приказав Ноксу освободить место, он берет меня за руку и надавливает на костяшки. Когда я шиплю от боли – хотя мне следовало держать свой чертов рот на замке, – он начинает смотреть на меня так, будто моя карьера хоккеиста уже подошла к концу.

Драматичный засранец.

Я готов драться с кем угодно и сколько угодно.

– Все в порядке, – выдавливаю я, чувствуя, как мой безымянный палец покалывает.

Помощник тренера, похоже, сам только что закончивший колледж, усмехается.

– Да конечно.

Он обвязывает мою руку бинтом, охватывая его вокруг пальцев, чтобы они оставались неподвижными, и указывает на марлевую повязку, лежащую на моих коленях.

– Оберни ей другую руку, – говорит он и отходит.

Мы с Ноксом обмениваемся взглядами.

Черт возьми, я не знаю, что и сказать. Этот парень подставил мне подножку, и наказание должно быть для «Рыцарей», а не для нас.

Я наклоняюсь вперед, чтобы посмотреть на арену. Несколько человек из нашей команды сейчас тоже не в лучшей форме. Улыбка и одежда Майлза в крови. Его шлем снят, и он неподвижно сидит на льду, жаждущий еще больше крови.

Хорошо.

Мы отстаем на одну шайбу, и нам понадобится эта жажда для того, чтобы не останавливаться, а продолжать наступление. До конца второго периода осталось всего две минуты.

Тренер Роук и тренер «Рыцарей» с судьями наконец разрывают свой маленький кружок, и Роук в бешенстве направляется к нам, шагая по льду в своих чертовых парадных туфлях, как по бетону.

– Деверо! – кричит тренер. – Пять минут штрафа, и ты выбываешь из игры.

– Но тренер, – встаю я, протестуя. – Выбываю?

– Гребаная двухминутная игра в меньшинстве, – рычит он, показывая на меня пальцем. – Потому что ты не смог держать себя в руках. Ты понимаешь, как отразится на твоих товарищах по команде твоя неспособность контролировать себя?

Черт возьми.