"Женевский" счет

И стоит изба в снегу — сугроб под самую дверь. И ничего, утихнет ветерок, снег весь высыпет — и уберет хозяин, отгребет, все вычистит. За другой дверью, что в клеть, куры кудахчут — это яичко снесла рябая. Корова жирно, мокро шлепает свой навоз — дух от него в одежде у крестьянина — и не выветришь. Самый справный дух, правильный, значит.

А в избе сытность, радость и покой, поскольку корову еще не застрелили шалые, што красные, што из банд, што от белых — а какая разница?.. А когда корова — это ж молоко хлебаешь с житным, это с лица белый и здоровый: тиф тебе нипочем и даже смена власти не в испуг. Да сам себе голова! Сперва царь, а опосля ты…

Ждет хозяин лета, тепла, когда с зарей надо землю поливать пoтом. Короткое туточки лето, а кормит долгую зиму. Потому нет ни дня для стыдных утех и самогонки — один только шаг в натуге, аж жилы на лбу не сходят, ровно ножом вырезаны.

А зимой што? На то она и студеная — бабу миловать да ублажать. Так Создатель сладил. Лето для работы, а зима для бабы. Зима для забав придумана — это каждый знает и свою бабу шибко обхаживает. Можно сказать, без пощады. И уже брюхатая, а все спуску не дает, окаянный. Торчит — и все тут! А нельзя особенно отваживать да отказывать. А ну-ка задурит и уйдет к Дуняше аль Глафирье — она вдовая, а тетка, ох, видная!.. Вот истинный крест уйдет, коли с ним не по-божески. А как же, зима ведь…

А мужик иное про себе думает: ежели ты в расчет зиму не берешь да бабу не ублажаешь — так на кой ты вообще порты треплешь? На кой ляд девку под венец вел, надежды подавал?..

Зима — дело ответственное.

Иной, что со слабиной в этом, все в уме складывает, когда первые теплые дни. Но по Сибири такие в редкость. Сибирь, она из мужиков основательных, надежных. Прочих в землю спровадила, не сохранила. Края тут не райские. Сила да упорство надобны.

Накрутишь на руку подол аль косу — ну куды ей, лебедушке, деваться? И все команды учиняешь, потому что зима, дождались. На керосин нет надобности тратиться, не трактир, чай, а дом. Эвон сколько темного времени. Создатель дни с умыслом притенил и укоротил. Тьма за оконцами. Едва развиднеется — и опять тьма.

Но в наличии и такие: мало им ночи. Так у тех баба, как хлеб, пышная, сдобная, но что есть, то есть: заговаривается порой — ну как есть заезженная…

Как же злобило Василия Георгиевича отношение новой власти к офицерству. Их держали на положении изгоев: пачками расстреливали, как заложников, и вообще изводили при любом случае — и при всем том требовали от господ бывших офицеров верности и всяческих выражений благодарности и покорности…

Не один Василий Георгиевич мается мыслями о судьбе России и своем будущем. Под гнетом этих мыслей едва ли не вся образованная Россия.

Об этом раздумывает в Харбине и вице-адмирал Колчак. В начале апреля все того же, 1918 г. он принял пост командующего войсками в эмигрантском правительстве бывшего управляющего КВЖД царского генерал-лейтенанта Д. Л. Хорвата. Правда, ни солдат, ни тем более армии нет, но вице-адмирал верит: впереди Гражданская война, сопротивление только сорганизовывается. И он прав: еще тление толком не тронуло труп генерала Корнилова, павшего 30 марта 1918 г. и похороненного в жирной черноземной степи под Екатеринодаром, и вся Добровольческая Армия — горстка офицеров, какие-то ничтожные несколько тысяч.

Через два дня после похорон красные, взяв Екатеринодар, могилу раскопают, а труп Лавра Корнилова сожгут, но сначала поглумятся над ним.

Всё-всё впереди!

С января 1918 г. (или около этого) вице-адмирал Колчак официально числится на службе Его величества короля Георга Пятого. Он мечтает воевать против немцев, занявших добрую часть европейской России, включая его любимый Крым. Большевики обездвижили Россию и положили к стопам врага…

Для Василия Георгиевича большевизм — все равно что оккупация России захватчиками. Эта боль и обиды не то чтобы успокаивались с днями — наоборот, ранят глубже и нестерпимей. Каждый день в этой новой жизни кажется надругательством. Он человек сугубо военный, защищать Родину — его профессия. Поэтому он занят одним: где и как принять участие в Гражданской войне. И хотя об эсерах на Волге и за Волгой и вообще эсерах выражались в том смысле, что приход их к власти обернется бедствием еще более худшим, нежели поганая керенщина, Василий Георгиевич принимает решение пробиваться на восток. Там, по его мнению, демократичней, там та Россия, за которой будущее. К тому же этого требуют дела по «Союзу возрождения России». Но сначала — в Киев! Он должен повидать семью… и проститься.

Отныне никаких сомнений: Россия распята и опозорена; все, кто способен носить оружие, должны собираться под белые знамена. Теперь для него это уже приказ, он все понял.

Из Киева в солдатской одежке, под бородой Василий Георгиевич отправляется на Волгу. Там собирают свои силы эсеры.

«Призрак коммунизма бродит по Европе…»