Жена штурмовика

Он уехал с предыдущим по отношению ко мне набором. Тоже в «Шторм Z». Его судьба мне далее неизвестна.

Контракт этих ребят закончился в конце 2023 года.

Однако сколько я ни гуглил «Иван Соломин екатеринбургский трамвай блогер», ничего, кроме новостей, предшествующих его отправке в колонию, я не нашел.

Как по мне, этот человек, вернувшись домой живым и здоровым, не смог бы удержаться от возвращения в публичную сферу и должен был дать о себе знать.

Но я лишь мельком слышал, что кто-то где-то видел в Сети его свежее фото и даже списался с ним… Ваня был немногословен и не настроен на диалог.

Возможно, он и стал тем редким и не встречавшимся мне в реале персонажем, которого война изменила до неузнаваемости.

Возможно, он осознал тщету, тлен и сиюминутность мирской славы и решил навсегда покинуть медийную сферу, уйдя в тишину и покой и ведя сугубо частную жизнь.

Дай Бог, чтобы так…

Не хочу думать о том, что Ваня Соломин сложил где-то голову незадолго до конца контракта.

А возможно, что я просто плохо искал сведения о нем — и он где-то уже проявлялся, просто не столь шумно и ярко, как во времена оны…

Бог весть. Пока что его жизненный путь с момента отправления на СВО так и остался для меня загадкой.

Дед из библиотеки

В транзитной камере СИЗО-1 г. Екатеринбурга, ожидая отправки в леса Верхотурского уезда, я познакомился с одним замечательным человеком, который, напротив, покинул учреждение, в которое я направлялся, и этапировался в г. Тюмень на пересуд.

Он, как и я, проиграл в свое время апелляцию, однако, уже находясь в лагере, сумел в суде кассационной инстанции отменить приговор.

То есть он сделал то, что планировал сделать я.

Более того, человек этот был осужден по той же самой статье, что и я, в схожих обстоятельствах.

Разумеется, все это вызвало у меня живой интерес.

Неделю мы сидели с ним в этой «транзитке», ожидая этапов, и неделю я консультировался у него по самому широкому спектру вопросов.

Одним из наиболее ценных советов, полученных мною, был подойти в лагере в библиотеку, спросить того-то и сказать заговорщическим шепотом, что я от того-то…

«Ты знаешь, потрясающий дед… Это он мне написал кассационную жалобу. Все по полочкам, ссылки на пленумы Верховного Суда, все прецеденты… Все, короче, как надо… Он на этом деле руку набил».

Позже, уже в лагере, я узнал, что руку дед набил до того, что, защищая себя самого, он через все инстанции увеличил себе срок с трех лет до одиннадцати.

Le professional.

Но это я узнал потом.

А тогда, едва обустроившись в лагере, после того как подняли с карантина, выйдя на работу на «швейку», я, затаив дыхание, проник в библиотеку, желая лицезреть великого сутяжника, знающего все бреши в законодательстве РФ.

Библиотека была пуста.

В ней пахло книгами, а от стен веяло мудростью веков.

Со стены на меня смотрел Лев Николаевич, под ним на полке красочно пестрели саги про ментов, бандитов и Чечню, ниже скромно таились фолианты русской классики, а за столом перебирал формуляры мохнатобровый старик, бросивший на меня холодный взгляд.

Я приблизился к нему и, благоговея, стянул с головы «феску»[5].

Кажется, даже чуть-чуть поклонился.

Возможно, если бы он смотрел на меня дольше, я бы даже сделал реверанс или книксен, но до этого не дошло.

«Здравствуйте», — сказал я.

И назвал его по имени-отчеству.

Из-под бровей снова сверкнул холодный взгляд.

«Хотелось бы привет вам передать от…»

Дед оживился, и брови его раздвинулись, как свинцовые тучи, открывающие солнце после летней грозы.

Далее у нас состоялся «сутевой разговор», и мощный старик изъявил желание ознакомиться с моей «делюгой».

Я вручил ему свой приговор (копию апелляционного определения я ему дать не решился, ибо она была у меня в одном экземпляре, а приговоров было два) и распрощался.

На «швейку» я летел, окрыленный запахом свободы.

Мое дело в надежных руках, «касатка» уже, можно сказать, выиграна, и надобно думать о мирских делах на свободе.

Но что-то пошло не так.

При следующем визите я убедился, что дед категорически не желает разговаривать со мной в присутствии третьих лиц.

Оказалось, что незадолго до моего прибытия в лагерь библиотекарь устроил в этом казенном учреждении юридическое бюро и вместо того, чтобы нести темным массам свет мировой литературы, строчил для половины лагеря разного рода ходатайства, жалобы и бог весть что еще.

Своей бурной деятельностью дед привлек внимание администрации, и в чертоги книжного царства явились, топая берцами, люди в синей пятнистой форме.

Адвокатская палата была разогнана вместе с дедом, Кацем, Михельсоном и сыновьями, закрыта, а на место мощного старика был поставлен врач-нарколог.

Врач-нарколог метил некогда в главврачи и находился в полушаге от цели, когда был взят за руку карающей дланью российского правосудия.

У врача-нарколога была женщина, которую требовалось кормить и одевать.