Земля и Черепаха

Дальше оказался «жраворонок ненасытный, перепончатохвостый». Выглядел он как ворона с зубами, только очень большая, да ещё хвост совершенно не вороний, а скорее ракетный – четыре перпендикулярные плоскости. Исходя из названия, этот монстр был из породы небрезгливых гурманов, то есть попросту жрал всё, что попадало в поле его зрения и двигалось. Жил он, согласно информирующей табличке, на достаточно редких в космосе фторовых планетах, но подлость его заключалась в том, что, обладая неумеренным аппетитом и некоторой разумностью, он мог отращивать у себя переходные камеры внешнего пищеварения для употребления созданий с другим химсоставом. Он мог усваивать даже безусловно ядовитых для других видов его собственного мира хлоро-, серо– и кислорододышащих существ. На этот раз Косых даже не стал активировать обоюдную прозрачность двери, удовольствовавшись общим злобно-голодным видом жраворонка, явно недовольного нынешним своим обиталищем.

Косых перешёл к следующей двери.

То, что он там увидел, слегка его покоробило. За прозрачной стеной сидел представитель его собственной расы. В костюме, при галстуке и за конторским столом.

– Ну-ка переведи мне эту надпись, – сквозь зубы проговорил дядя Вася, обращаясь, к следовавшему за ним Грицацуэлю.

– Гуманоид антиобщественный, псевдоразумный, – отозвался на его вопрос Гриц, – Отряд воинствующих бюрократов. Питается эмоциями общающихся с ним клиентов, преимущественно отрицательными, каковые сам и провоцирует. Способен довести до полного исступления даже камень, что однажды и сделал. Место обитания – запретная планета Земля. Опасен безусловно. Не выпускать ни в коем случае во избежание эпидемии.

– Ну, с бюрократами мы общались, не впервой, – проговорил Косых (Гриц при этих словах сжался в комок, готовясь при первой возможности дать дёру). – Да не бойся, – успокоил его дядя Вася, – у меня к этим бюрократам врождённый иммунитет, так что не волнуйся, я не заразный. А что это он с камнем такого сотворил?

– Да так, легенда, – осторожно проговорил Гриц. – По слухам, барин его в чистом поле выследил. Около валуна какого-то с надписями: «Направо пойдёшь – денег лишишься, налево пойдёшь – транспортное средство украдут, назад повернёшь – в лапы налоговой инспекции попадёшь, вниз копать станешь – из ямы не выберешься, вверх взлетишь – пограничники нарушителем сочтут, прямо пойдёшь – в камень упрёшься, сбежать назад захочешь – всё равно обратно вернёшься». Ну, клиент и начал камень пытать – откуда, мол, всё это знаешь, а если не знаешь, то кто такие гадости написал, и куда в таком случае ушёл сам написавший? Камень, разумеется, как патриот на допросе – ни слова, а тот его и на Лубянку вашу, и в лабораторию петролингвистическую, и ещё в дюжину мест, пока камню не надоело и не закричал он, что таким родился, а дети за грехи родителей не отвечают. Так этот урод камень у себя в кабинете перед столом поставил и собственноручно дописал: «А на месте останешься – тут тебе и каюк!». Много душ, стервец, загубил, пока не поймали.

– И как, позволь поинтересоваться? – с интересом спросил Косых.

– Да он, понимаешь, про самого себя забыл, – ответил Грицацуэль. – И про натуру свою. Барин, разумеется, его место работы вычислил, вошёл твёрдым шагом в кабинет, высыпал на стол взятку в виде мешка денег местных, а пока добыча всё это добро в стол запихивала, барин аккуратно его жидким азотом залил и быстренько сюда переправил. Вот с тех пор здесь и сидит в анабиозе.

– А камень? – спросил Косых.

– Ну, мы же не звери какие – экологию отсталых миров нарушать, – ответил Гриц. – Барин тоже. Вернул на место, в степь, предварительно последнюю надпись счистив. И улетел, кстати, беспрепятственно – камни тоже благодарными могут быть. Так, наверное, до сих пор там и стоит.

Следующие полдюжины трофеев оказались в разной степени хищными негуманоидами, готовыми вцепиться в любой движущийся предмет, каковой расценивался ими как натуральная добыча. Вид у всех был более чем скверный.

В одиннадцатой клетке находился уже неоднократно помянутый Гронг. Выглядел он как помесь изрядно ожиревшего дракона и щенка таксы. От последней у него были добрые-добрые и слегка печальные голубые глаза. Вид, однако, портила нещадно текущая из пасти зеленоватая слюна, полившая ещё более обильно после того, как Косых включил полную прозрачность двери.

– Так, тебя я уже знаю, – проговорил Гронг, обращаясь к стоящему за спиной дяди Васи Грицацуэлю. – А вот этого вижу в первый раз. Это пища или кто-то из новеньких?

– Не пища, можешь не надеяться, – отрезал дядя Вася. – Я таких, как ты, в детстве на завтрак троих съедал и ещё добавки просил.

– Ой, прошу прощения, обознался, – залился пунцовой краской Гронг. – Сидишь тут, как полярник на льдине, даже телевизора не дают, вот и хочется съесть чего-то новенького. Что, экипаж пополнился? – поинтересовался он у Грица. – Я ж тут совершенно без новостей сижу.