Зелёный Горошек

– Кхм, – поперхнулся Селёдкофил (пожалуй, так ещё лучше, меньше похоже на настоящее, значит, меньше риска так его вслух назвать… а потом, может, ещё придумаю), – нет, прямо сейчас никакой драки не предвидится. Я бы непременно предупредил. Прошу прощения за это недоразумение, больше сиятельством называть не буду. Акул тут нет, и отпугивателем от них я на всякий случай запасся. – Он похлопал себя по нагрудному карману. А я подозрительным взором огляделась вокруг, включая толщи «воздуха» над и под лодкой. И никого не увидела. Не только акул, но и маленьких рыбок не видать. – Ты совершенно права, в загробном мире мы находимся именно в виде душ. Согласен, это удивительно, что мы имеем притом столь материальные свойства и ощущения, но на самом деле никакого противоречия тут нет. Ведь и окружающие нас предметы, как эта байдарка с вёслами, да и окружающая среда, тоже нематериальны, а представлены своими идеальными компонентами, как и мы. Соответственно, друг для друга мы всё равно что материальны. Не знаю, как провзаимодействовала бы стихия огня там, внизу, с этой идеей байдарки, серфы она настроена не повреждать, а нашей духовной сущности при соприкосновении с этой стихией, безусловно, не поздоровилось бы. В это трудно поверить, но древние философы считали душу состоящей из атомов огня. Возможно, при соприкосновении с соответствующей стихией эти атомы вспомнили бы свою истинную сущность. В таком случае достаточно было бы одного только лёгкого прикосновения к тому пламени, чтобы тут же целиком превратиться в его часть. Это, конечно, только гипотеза, проверять которую я совершенно не рвусь. Альтернативой является возможность сгорания только непосредственно окунувшейся в первородный огонь части тела, после чего, боюсь, даже при обратном одушевлении соответствующая часть тела после обратного вселения в него души будет парализована. Ибо у души не будет соответствующей части, чтобы её одушевить!

– Очень интересно, – сказала я. Этим учёным фанатикам только дай порассуждать о своей науке, прояви к ней интерес, они и без вопросов всё выложат. Вот сейчас, например, я узнала, что мы, по-видимому, собираемся как-то вселиться обратно в свои тела, оставшиеся в реальном мире. Хотя и непонятно, как.

13. И откуда взялся

Подъём был долгим. Я узнала (хотя так и не вспомнила, вот досада!) всю недолгую историю знакомства с Селёдколюбом. Правда, перемежаемую научными рассуждениями в количестве минимум раз в десять большем, чем нужные мне факты, но с такой манерой разговора пришлось мириться.

Селёдкоед пришёл на тот же постоялый двор – как его, «Золотой двор», кажется? – где меня нашли, чтобы поговорить, войт Айномачи Дитакал и ўичер Пеларгоний. Причём он не знает точно, говорил ли он сам со мной до них или после. Скорее всего, чуть-чуть до: я помню, что Пеларгоний некоторое время меня уже ждал, и успел повздорить с моей командой, когда я пришла; возможно, хотя я не помню, я пришла как раз после разговора с Сельдежором, так как он вспомнил, между прочим, что для разговора попросил меня выйти и прогуляться по улице, причём не по той, куда выходит главный вход постоялого двора, а по задней, куда можно выйти через кухню и потом пройдя через хозяйственный двор с сараями. Представившись как волшебник и вытерпев естественный приступ недоверия с моей стороны, он сообщил, что является врагом моего врага Чиколеса, который не только от меня скрывается в Айномачи под именем Осмеяна, прежнего хозяина башни, в которой он поселился, но и от него, Сельдефага. И, естественно, предложил союз против Чиколеса. К этому предложению, по его воспоминаниям, я тоже отнеслась очень насторожённо. Но он постарался меня успокоить: пока что никаких действий от меня в данном союзе не требуется. Наоборот, я должна вести себя так, как будто этого разговора и не было вовсе, и никакого волшебника, врага Чиколеса, я не знаю.

Интересно, что я и правда его так основательно забыла, что и теперь никак не вспомню. Может, он ко мне применил какое-то забывательное колдовство? Но зачем тогда был этот разговор? Нет, скорее, всё-таки, я забыла его уже потом, а не сразу же после разговора.

Зачем этот разговор, я, по его словам, тогда же спросила. Если уж нужно вести себя так, как будто его не было. И он тогда мне ответил. Якобы. Мог и сейчас придумать. Хотя тоже непонятно, зачем бы. Ответил он так, что мой план одержать над Чиколесом верх, по его расчётам, без него потерпит неудачу. Но он, подключившись в нужный момент, превратит её в победу. Правда, не без серьёзного риска. И для него, и для меня. Но для меня весь риск проистекает из моего же плана. А для него – из его предстоящей попытки спасти этот план уже после поражения.