Хобот, недовольно бормотнув, откинулся на скамье. Он-то думал уже нынче со свистом и гиканьем нестись прочь, на ходу прикидывая, где расторгуется, в Шегардае или в Вагаше. В городе выгодней, в Вагаше скорей.
Ворьё, напротив, обрадованно загудело. Раз уж кости столь странно себя повели, значит, вместо того чтобы утешать обобранного витязя, а то и мёртвую чашу ему подносить, предстояло ещё несколько дней развлечения. Будет переходить из рук в руки смертоносная совня, ставшая беспомощной игрушкой роковых сил. И безымянная девка будет бояться то одного, то другого… пока наконец к Хоботу не вернётся… как всё за этим столом всегда возвращалось.
Маяк поправил пояс под расстёгнутой шубой, показывая весомый кошель.
– Дашь ли отыграться, твоя почесть?
Косой молча, бессмысленно глядел на свой клинок, едва не ставший чужим. Булатный узор переливался, лучась… как-то презрительно, что ли. Двоящиеся отсветы кололи зрачки. Силились выжечь морок, туманивший душу, сквернивший её, как нечистые следы рук – саму совню.
Вот отец-воевода, лучший из отцов, вручает её преклонившему колени мальчишке…
Косой смотрел и смотрел, и что-то медленно менялось в мутных глазах.
– Не за то отец сына бил, что играл, – выговорил он наконец. – За то, что отыгрывался.
Его даже не стали уговаривать попытать так нежданно привалившее счастье. Ибо заметили: язык у витязя хоть и заплетался, но не так сильно, как ожидали. Он встал, не нуждаясь в подмоге. Забрал выигрыш и ушёл в собачник, сопровождаемый поздравлениями, советами, смехом. Девчонка поплелась за новым хозяином. Она даже не плакала. Знала: слезами только доищется лишних тумаков. Расторопные блюдницы на ходу сунули ей узелок с походной одёжей. Хотя никто особо не сомневался: быть ей снова у Хобота. Вперёд совни или после – но быть.
Новый хозяин, похожий на чёрный клуб гнева и обречённости, пугал до смерти. Хобота рабыня тоже боялась, но маяк был понятен. И он… не только мордовал, он даже баловал её иногда. Мог пряничка дать, когда дела шли хорошо и он был доволен. Как станется теперь, девчонка боялась даже гадать. Вдохнула и выдохнула, за волосы не оттасканная, – уже хорошо.
В собачнике Косой сделал странное. Вновь снял нагалище с совни. «Зачем?!» Девку успело пробить морозом от затылка до пят, но витязь уколол себе руку, выпустил несколько капель на булатное лезвие… Опустился на колени. Понурил голову. Надолго притих.
Рабыня стояла у саночек, боялась шевелиться, боялась дышать, ибо неведом нрав господина. Не полететь бы, точно Клоп-воришка, о стену. А со стены – в зубы перепуганным псам. Лишь взгляд шарил кругом. С Хоботом на переходах она всегда бежала за нартой. У нового хозяина собак не было, но иные люди на лыжах всякую упряжку обгонят. Получится ли не отстать?..
А ну как развернётся сейчас, да, с колен не привстав, своим страшным клинком ей винную головушку отмахнёт?.. В чём винную, поди знай, но уж что-нибудь да найдётся… допрежь всегда находилось…
Витязь как услышал её. Шелохнулся. Начал поворачиваться… а бровь-то насуплена, недоволен…
Чёрные огнистые пятна поплыли перед глазами.
Когда девчонка вновь вошла в разум, она лежала во мху, подогнув колени. Новый хозяин предстал ей меж двух нелепых тряпичных холмов, натягивавших рубашку. Надо было вскочить, потому что никто не любит вялых рабынь… двинуться мешал страх. Она присмотрелась. Вместо безжалостной совни Косой держал в руках одеяло. Заметив, что девка очнулась, Косой молча бросил ей потрёпанный ком. Руки поймали мякоть, но вот что делать с ней? Не сказал…
Сам он готовил санки в путь. Укладывал, увязывал, притягивал кожаную полсть… Правду молвить, имущества в кузове было на донышке. Кто так в дорогу пускается? Без припаса, без собак, без…
Он вновь оглянулся. Огромный, страшный, рассерженный.
– Укройся, дура!
Какое укрываться, когда сейчас на мороз?.. Не смея перечить, девчонка накинула одеяло. Отвернулась, выпотрошила отданный непутками узелок, быстро натянула стёганые штанишки.
– Куда ещё собралась?
«Как – куда? Ты хозяин, а я… я за тобой…»
Косой досадливо дёрнул затяжной шнур.
– Ещё такого добра мне не хватало. Ступай, куда лихая сила несёт!
Не нужна. Она была ему не нужна. И он, кажется, её отпускал. То есть гнал. Как дома говорили, на все четыре ветра. Сейчас уйдёт… и Хобот снова намотает на кулак её косу, уже наполовину выдранную. Страх придал сил, она кинулась в ноги витязю с таким проворством, что он даже отшагнуть не успел:
– Дяденька!.. Добрый господин!..