Завтрашний царь. Том 2

Ох, зря он это сказал… Налитые кровью глаза из просто чёрных стали двумя дырами. Хобота смело со скамьи, только валенки блеснули гладкими камысовыми подмётками.

– Косоглазый косорукого победил! – обрадовались посовестные.

Упавшего подняли со смехом, он и сам посмеялся. Обидчивому маяку барышей не подсчитывать. Особенно если на правой руке, некогда покалеченной, едва шевелятся пальцы.

А как позже выли под плёткой его псы и тощая девчонка-рабыня, того никто не слыхал.

Косой же требовал пива, пока не уронил смоляную голову в убогую кучку сребреников, принесённых игрой. Даже не воспротивился, когда его под руки отвели в собачник, а деньги, обёрнутые тряпочкой, положили на санки.

Он в последнюю ночь подпевал нашей общей молитве,
Боевые труды вместе с нами хотел поднимать.
Мы прогнали мальца, чтоб держался подальше от битвы,
Чтоб своим возвращеньем порадовал бедную мать.
Он прощался и плакал, от нас уходить не спешил…
Только в чёрных глазах не прочтёшь обнажённой души.

Отоспавшись, Косой вынес в кружало кольчугу.

Очень дорогую.

Тяжеленную, длинную, воронёную, с блестящими рубцами ударов.

Витязю с такой расстаться – что кожу с себя живого содрать.

Он и содрал. Когда кольчуга уплыла уже безвозвратно, Косого в собачник не проводили – снесли.

Хозяин со стряпками и блюдницами-непутками сбивались с ног. Гости, обрадованные дармовым развлечением, не спешили долой со двора. Воры уже конались между собой, загадывая, много ли у Косого осталось добра. И что он всё-таки сотворит, когда проиграется в прах. Удавится на том самом поясе?

А наутро, у брода, нас встретила вражья засада
С топорами, мечами и тучами жалящих стрел.
И ещё я заметил едва ли не с первого взгляда —
Возле их полководца стоял наш весёлый пострел.
Тот, чья к братскому хлебу исправно тянулась рука,
Но скрывали неправду чернильные два омутка.

Когда на игральный стол легла совня, самые хладнокровные воры не сдержали восхищённого вздоха. Вот это было всем сокровищам сокровище. Длинная, широкая, узорчатого булата! Тот же меч, изогнутый, обоюдоострый. Только ещё и на прочном черене в полратовья.

Страшное оружие.

И человек страшен, которому оно привычнее ложки.

– Удалая ставка, – сказал кто-то.

Чем ответить, чтобы не сорвался, не выплеснул гнев свой и боль этой совней да по слишком хитрым головушкам?

Посмотрели на хозяина кружала. Тот взгляд отвёл.

Посмотрели на Хобота. Тот задумался. Мигнул хозяину, вышел.

Хозяин быстренько принёс угощение и, конечно, пузатый жбан пива. Сам принёс, потому что блюдницы побежали за Хоботом, но это заметили только те, кому надо, прочие лишь узрели знак уважения.

Жбан опустел едва наполовину, когда Хобот вернулся. За руку вывел ответный заклад: душу-девицу-загляденье. Свободным локтем малявка прикрывала лицо, но с Хоботом, даже косоруким, шутки были плохи. Девчонка трепыхнулась пойманной птахой, всхлипнула, замерла, выставленная на погляд.

– В грех великий вгоняешь, твоя почесть витяжеская! Любимицу от груди отрываю!

Ага, любимицу. Кто сравнится с непутками в умении выдавать говно за годьё? Они, за неимением краски свекольной, бледное личико разрумянят скорыми оплеухами. Следы вчерашних побоев замажут белилами. Заставят серые губы процвесть пунцовыми маками. Натолкают под одежду тряпья, даруя тощему телу приятные для мужского глаза округлости. И жиденькие волосы развратно переплетут надвое, добавив мочала, чтоб косы толще цыплячьей шеи казались.

Витязь на заёмную красу если и глянул, то с отвращением. Лишь кивнул, хотя против его совни ставка была ничтожная.

Ему было всё равно.

– Каково играть желаешь, твоя почесть? Опять на мечи загадаешь?

– Нет. Кому старшие знаки придут, тому и кон забирать.

По узору булата стекали отсветы жирников. Клинок плакал, предвидя неминучую разлуку с хозяином.

Хобот долго тряс кости в кулаке, трогал обереги, заводил глаза к подволоку. Наконец метнул.

Выпали копья и мечи.

– О! – сказал Хобот. – Доброе знаменье!

А как ещё толковать, ведь совня – разом меч и копьё.

Косой взял кости твёрдой рукой. Подкинул, бросил не глядя, легко и бестрепетно.

Кубики ещё катились, а к совне потянулось десять человек разом…

И не дотянулись, потому что на обеих кознах выпали гусли.

Крохотные резные значки до удивления напоминали Незамайкины Обидные, умолкшие под мёртвыми звёздами.

Будь Косой хоть немного трезвей, он бы заметил: людишки, толпившиеся у стола, смотрели на его выигрыш как на чудо. Коего – это они точно знали – быть просто не могло, но… было же…