Завтрашний царь. Том 2

– Не к тебе послан, к хозяину твоему. Пропусти.

– Пропущу, – разулыбался Карасёнок во все зубы, ровные, белые, щучьи. – Только прежде выкуп возьму!

Он напоказ зажимал нос, но дух из корзинки, плывший по двору, понуждал урчать животы.

Верешко крепче стиснул ручки тележки.

– Не моё, чтоб делить, не твоё, чтоб рот разевать!

– Жадень! Тяжело несёшь, ну обронишь!

– А ты, значит, вот как о хозяине печёшься? Меня честишь, а сам на кусок…

– Слыхал, Менюшка? – оборотясь к младшему, захныкал Кокша. – Злой пришёл, братика твоего теснит! Ужели не вступишься?

Королобый Менёк радостно наметился по тележке ногой… Увернуться? Выйти посмешищем, если его решили пугнуть? Не сберечь дорогого гостинчика, если они взабыль?..

…Тут-то взвилась, хлынула через тын многоголосая песня. Толстый рык кобелей. Тонкий сучий визг, вынос с подвывом! Низкий хрип сцепившихся в драке!

И надо всем – бьющийся призыв суки-царицы. Властный клич алчущей плоти, ярой любви… чуда продолжения жизни!

Кругом голова, мысли прочь!

Прежде чем грянуть дружным ответом, пёсий двор на мгновение ошалело притих. Верешку показалось – замерло всякое шевеление. Даже Менёк призастыл с отведённой для удара ногой…

Двигался в этой тишине и недвижности один Лютый.

Молча отступив, он начал разбег.

Вот струной взвилась цепь, возвращая Лютого к долгу…

Сдавить глотку ошейником! Рвануть, бросить назад!

Да какое.

Крепкие звенья лопнули, брызнули, осыпались наземь. А Лютый – взлетел.

Он был уже немолод, но крылатый прыжок вознёс его сразу на крышу сучьего городка. Ещё прыжок – и на ту сторону тына.

Только серый хвост мелькнул победным значком…

Мгновение кончилось, взорвавшись исступлением. Про Верешка все тотчас забыли, не исключая братьев Карасят. Громыхали решётки, псы неистовствовали, метались. Кто-то из работников опрометью мчался за Пёсьим Дедом, единственным, кто был способен окриком смирить неустройство.

– Лютый сорвался! Лютый сбежал!

Роковая игра

На самом деле сыскать родную дружину в обширном Левобережье совсем не столь невозможно, как полагают люди со стороны. Витязь, отлежавшийся у добрых людей, не мечется наобум, взывая к удаче. Всякий воевода измеряет Шегардайскую губу натоптанными путями. Может уйти в сторону, потянувшись за наймом, но непременно вернётся. Надо же убедиться, всё ли в порядке в дружеских зеленцах, где любушки по воинам сохнут!

Если выйти к таким зеленцам, рано или поздно встретишь своих.

А ещё есть места вроде Устья, выскирегской окраины или Пролётища, где дружины сходятся вместе. Судят, рядят, вести передают… ну и молодечество сравнивают порой, уж как без того. Сядь на крупном купилище, и подойдут если не напрямую свои, то друзья, а с ними и до своих сто вёрст не крюк.

В перепутном кружале витал густой дух горелого сала, мокрых валенок, сохнущих кожухов, немытого тела. Дыра-обериха, где беглый холоп точит нож на перекупщика краденого, захожие разбойники подают лепёшку жрецу, распоясанному за корысть, а дебелые блюдницы внаглую, напоказ плетут по две косы – и дерутся, как злобные кошки, из-за щедрого гостя. И льётся горькое пиво, отдающее тиной, и катятся по столам, утратившим достоинство Божьих ладоней, лукавые игральные кости…

Нечего делать в подобной дыре приличному людину. Лучше уж лишнюю ночь скоротать у саней, в нехитром снежном укрывище!

Одинокого путника в кружале сразу ощупает полусотня пытливых глаз. Ухорезы, гораздые щипнуть простака, высмотрят спрятанное оружие. Распутные девки непостижимым образом догадаются, какими увёртками завлечь гостя в собачник. А продувной зерновщик или метатель костей подмигнёт особому человеку, наученному изображать ротозея… сам же изготовится заменить обычные козны на почти такие же, да не совсем.

…Чёрного как жук незнакомца, шагнувшего через порог, быстренько прозвали Косым за странную привычку жмурить то один глаз, то другой. А вот то, что он был настоящим витязем из дружины, смекнули далеко не сразу.

У Хозяйки Судеб в правом оке – лазоревый яхонт:
Золочёные зыбки в богатых домах замечать.
На заботы и нужды, на порчи, тревоги и страхи
Налагает Хозяйка святого запрета печать…

Бродячий гудила, сидевший наискосок от печи, был одет с дерзкой воровской роскошью. Штаны, рубаха, кафтан, хорошие сапоги – всё нарядное и добротное, но разномастное. На руках золотились жёлтой медью перстни. Тоже наверняка из разбойной добычи. А гудебная снасть у него была, какую редко встретишь в Левобережье. Он играл на ней длинным лучком, как на гудке, но сама вагуда больше напоминала окончатые гусли. Оттого и называли певца гусляром. И ещё скитуном, поскольку таких, как он, ветром носит. То честной люд радуют на купилище, то ворьё в оберихе.