– Да, всех! Ты что, не понимаешь? – возвысил голос председатель. – Ведь это заговор! Надо лишить заговорщиков возможности снюхиваться между собой! Ты понял?!
– Так точно.
– Действуй. А теперь – те, у кого связь отключать не надо. Пиши. Ну, я, во-первых. Далее. Маршал Вакуленко и все его замы по военному округу. Семизоров – один, лично. Бурцева – тоже в единственном экземпляре. И Сыпягин. И это все. Повтори.
Разобравшись со связью, он позвонил верному помощнику Бережному и вызвал в свой кабинет.
В кратких и сильных словах изложил происходящее: «Теракт, Первый погиб, чрезвычайное положение». А потом добавил:
– Мне стало известно, кто организовал и осуществлял подлое убийство. Вот эти трое.
И он достал из сейфа папочки с личными делами трех особ: Петренко, Данилова, Семуговой.
– Необходимо их найти и ликвидировать. Ты понял, Бережной? Не арестовывать, а расстрелять на месте, как бешеных собак. Кстати, они могут передвигаться на частном «Москвиче» красного цвета, номер такой-то.
Их было двое в переполненном Большом театре, кто понимал, что происходит. Поэтому у них имелась большая фора. Пока публика металась и кричала, не зная, что делать и где выход, Петренко с Варей выскочили со сцены, вбежали в боковые двери и понеслись к главному зрительскому выходу. Тут их настигла небольшая толпа, но все благополучно выбежали на Театральную площадь.
Сбоку, в проезде, разделяющем Большой и Малый, среди такси и частных авто был припаркован ярко-красный даниловский «москвичонок». Варя плюхнулась на заднее сиденье. «Тульский токарева», из которого она не сделала ни одного выстрела, она сунула к себе в сумочку. Петренко уселся на переднее пассажирское сиденье.
– Гони! – скомандовал он Данилову.
– Куда?
– Пока – на Ленинградку и в сторону города Калинина, а потом я скажу. Там как раз находится убежище, где мы будем
Данилов выехал на площадь Свердлова и свернул на улицу Горького, то есть Тверскую. Столица жила обычной жизнью. Паника, расползавшаяся из Большого театра, пока не затронула москвичей.
Данилов погнал из города.
– Варечка, – вкрадчиво сказал Петренко, – верни-ка пистолет. Он у нас единственный, и пусть лучше будет у меня.
Довольно быстро доехали они до границ столицы, которая простиралась тогда лишь до нынешней линии МЦК. Начались пригороды – редкие огни, двухполосное шоссе, встречные фары.
Где-то в районе Клина навстречу им прошла колонна военной техники: танки, бронетранспортеры, грузовики с солдатами.
А уже на подъезде к городу Калинину «Москвич» тормознул «орудовец». Пока он шел вразвалочку, Варя нервно спросила:
– Что будем делать? Прорываться?
– Друзья мои, – с долей торжественности провозгласил Петренко. – Я не рассказывал, как мы будем осуществлять
Краем глаза можно было увидеть за территорией, освещенной фарами, какое-то шевеление. А потом из темноты выступили несколько автоматчиков – в полевой военной форме, в касках, державших на изготовку «калашниковы».
– Прощайте! Варя, благодарю за службу. Надеюсь, увидимся в будущем.
Петренко рывком распахнул свою дверцу, выскочил и выставил «ТТ» по направлению к автоматчикам. Стрелять первым он не стал, но, глядя на его руку с пистолетом, автоматчики открыли огонь на поражение.
Сначала упал он, а потом бойцы изрешетили весь «Москвич» и тела находившихся в нем водителя и пассажирки.
По традиции о том, что происходит, никто в Москве ничего не сообщал.
Однако слухи о том, что в Большом театре на спектакле, на котором присутствовали Хрущев и вице-президент США Никсон, прибывший на открытие американской выставки, произошло нечто невообразимое, быстро наполнили Москву: взрыв! Перестрелка! Переворот!
Еще больше подогрели разговоры танки и бронетранспортеры, которые очень быстро заняли ключевые точки в столице: у Кремля, на улице Горького, на Пушкинской улице, возле здания КГБ и Министерства обороны на Крымском валу, на Кропоткинской.
По-прежнему никто по советскому радио ничего не объявлял, однако «Голос Америки» и «Би-би-си» уже в час ночи сообщили о теракте в столице СССР, но привычки слушать заграничное радио у москвичей в пятьдесят девятом году еще не имелось. ТВ на ночь отключилось, как обычно, по радио передавали грустную симфоническую музыку. Но слухи, тем не менее, неслись по телефонным проводам (у кого они не оказались отключены) и муссировались в личных беседах. Притом рисовали они происходящее, на удивление, довольно точно.