Завтра может не быть

Первыми явились кошмары. Описать их не представлялось возможным. Самым тяжелым в них было – потеря собственной идентичности. Она не понимала, кто она: тридцати-с-лишним-летняя Варвара Кононова или ее собственная бабушка Варвара Семугова, сорок первого года рождения. Или просто светящаяся молекула, несущаяся в эфире (почему-то именно такой бред повторялся чаще всего). А может, думала девушка в краткие моменты, когда возвращалась способность думать, она действительно умерла – тогда, в июле пятьдесят девятого года – и все, что сейчас происходит с ней, есть не что иное, как загробные мытарства, предсказанные православной церковью.

В какой-то миг она очнулась. Стояла ночь. Почему-то она почувствовала себя хорошо, очень хорошо. Ничего не болело, на душе было светло и бодро. Варя лежала на высокой больничной кровати. Свет луны заливал палату, на полу и на стенах лежали четкие тени. Занавески не были задернуты, словно она уже умерла и ей не мог помешать свет. А может, на нее просто махнули рукой. Из ее тела торчали трубки. Предплечье правой руки стягивала манжета. Шланг от нее тянулся к монитору, который временами попискивал.

«Значит, я не умерла и все это – реальность, – подумала Варя. – Но какого черта они меня здесь держат? Ведь я чувствую себя великолепно! Я… Я… Но кто – я?» Она вырвала из левой руки капельницу, потом освободилась от манжетки. Привстала на кровати. Спустила ноги на пол. Голова начала кружиться, но она должна встать и найти здесь зеркало. Понять, кто она.

В довольно большой палате она была одна. И кровать тоже одна. Девушка оперлась на ступни, продолжая сидеть. Голова закружилась еще сильнее. Борясь с головокружением и подступающей тошнотой, Варя – упорная! – попыталась-таки встать на ноги и оторваться от лежанки. Зеркало. Ей нужно зеркало. В просторной палате, залитой лунным светом, не было больше ни души. Четкие жуткие тени, отбрасываемые кроватью, стойкой капельницы и ее фигурой, простирались по полу. В дальнем углу комнаты имелись две двери. Первая, наверное, вела на выход, и вторая – в туалет. Варю, как видно, содержали в привилегированных условиях. Надо добраться до уборной. Там должно быть зеркало. Она все-таки оторвалась от опоры и сделала шаг, другой, но ноги подкосились. Девушка с шумом рухнула на пол. И уже бежали откуда-то люди, зажигался свет… Но Варя не чувствовала этого – ее сознание отлетало куда-то в дальние пределы…

Кто знает, сколько дней и ночей, переполненных кошмарами, прошло с той ночи. Иногда она вдруг различала лица, толпившиеся у кровати. Знакомых среди них не было, в основном – белохалатные, в шапочках и без. Несколько раз Варя просила принести ей зеркало, но из горла вылетали только нечленораздельные хрипы, на которые она лишь досадовала. А потом вдруг явилось близкое лицо. Это был Петренко, но не тот, под личиной собственного двадцатисемилетнего отца, который стал ей привычен в году пятьдесят девятом, а прежний, привычный Сергей Александрович – без малого пятидесятилетний, с глубокими морщинами и седыми висками. Он сказал ей отчетливо и внятно:

– Варя, ты вернулась. Сейчас две тысячи двадцать второй год. Тебе надо поправляться. Прикрой глаза, если все поняла.

И она мигнула.

Петренко сразу же исчез, и она не могла с уверенностью сказать, чем было его явление: явью или бредом. Однако после того случая она быстро пошла на поправку. Кошмары никуда не сгинули, но периодов бодрствования становилось все больше и больше. Стал приходить физиотерапевт и заниматься с ней гимнастикой. Варя по-прежнему лежала на спине, но ее заставляли сводить и разводить руки, сгибать-разгибать ноги. Являлся логопед и заново учил ее разговаривать. Никто не говорил с ней ни о чем, кроме обычного, служебно-медицинского: «Ой, какие мы сегодня хорошенькие! Как мы спали? Давайте мы немного повернемся с боку на бок – утренняя гигиена! Чистим перышки!»

Ее стали кормить с ложечки. Потом она взяла ложку в руку и начала понемногу есть сама. Потом сделала – с поддержкой физиотерапевта – несколько шагов по палате. Начала произносить отдельные слова, затем складывать их в предложения. Но она до сих пор не знала: ее попытка встать лунной ночью и визит Петренко были частью кошмара или истинным происшествием? А потом Варя выговорила, наконец, первое осмысленное предложение – мозгу удалось дать правильные сигналы речевому аппарату, губам и языку – сложиться в нужные звуки, расположенные в правильном порядке. И фраза эта была: «Дайте зеркало».

Прошли еще чуть ли не сутки (Варвара в последнее время заново научилась ориентироваться во времени) – консилиум они там, что ли, проводили по поводу ее немудреной просьбы? И наконец ей в самом деле принесли зеркало.