Завтра может не быть

Но я-то не такой. И в этом смысле кишка у меня тонка. Одно дело: составить заговор, убить кукурузника и заодно еще трех-четырех персон. И совсем другое – целенаправленно изничтожать, в плановом порядке, свой собственный народ: «Вашему краю доводится лимит по первой категории (расстрел) в 1500 человек». Просто чтоб всех в изумление от ужаса привести. Так я не смогу и не буду. Но вот править страной сумею никак не хуже Хруща. И по-своему править.

Потом: коль скоро и Петренко, и Данилов говорят, что капитализм в будущем неизбежен, а идеология перестанет свою роль играть – может, и не надо бояться его, этого самого капитализма. Напротив, потихонечку к нему советских людей приучить – и безо всяких репрессий, конечно.

Ах, как долго тянется время!»

* * *

Петренко тоже ждал. В своем убежище он даже ухитрился поспать, завернувшись в одеяло. Позавтракал парой долек шоколада, запил водой. Чтобы снизить потребление жидкости, перед тем как сделать глоток, тщательно орошал рот. Для обратного процесса был приспособлен бидончик – ограниченного, литрового объема.

Утром, он знал, в Большом начнется бемц. Охрана должна прошерстить весь зал и фойе в поисках возможного оружия или взрывчатки. Насколько тщательно будут они обследовать закулисье? Вряд ли хватит у коллег сил и рвения, чтобы все помещения обойти, тем более их в Большом огромное количество: мастерские, склады, репетиционные залы.

Но если его вдруг обнаружат, решил заранее: «Живым не дамся. Пусть стреляют на поражение». Вот только жаль было Варю и дурака Данилова: это означало, что они останутся здесь, в прошлом, навсегда. И задание он не выполнит – не спасет Родину от бед и потрясений. На всякий случай он держал свой единственный оставшийся «ТТ» заряженным.

Варя

Петренко точно указал, где ей можно будет нырнуть в закулисье Большого. Фойе второго этажа, дверь с надписью «Служебный вход». Быстро входишь в нее и бегом вниз по лестнице.

– А если за ней будет охрана?

– Вырубишь, – безапелляционно сказал Петренко, когда они совещались в Нескучном.

Но охраны не оказалось. Два пролета вниз, и ни одного человека навстречу.

Потом длинный пустой коридор. Навстречу идут толпой девушки в белых пачках. Кордебалет. Кинули на Варю удивленные взоры, но и только.

Откуда-то из репродукторов слышится трансляция: сдержанный гул заполняющегося зала, резкие, невпопад звуки разминающегося оркестра. А Варя бежит по коридору, видит дверь, предсказанную Петренко, и распахивает ее. Там снова лестница, полутемная, пустая, и идти нужно вниз.

Петренко тоже слышит звуки настраиваемого оркестра – в помещение склада зачем-то выведен репродуктор, который передает происходящее в зале и указания помрежа, ведущего спектакль.

Часы на его руке командирские, с фосфоресцирующей подсветкой. Они показывают девятнадцать двадцать. Варя опаздывает на пять минут.

Плохо. Даже с учетом того, что спектакль задержат – как всегда бывает с высочайшими гостями. Но что делать – придется дожидаться. Одному ему справиться будет намного сложнее.

Он решил: «Жду ровно до семи тридцати и, если помощница не объявится, буду действовать самостоятельно».

«Боже мой, куда мне идти?»

Варя была уверена, что она заблудилась. Огромный высоченный зал. Ходы-переходы. А между ними – сложенные или составленные декорации. Троны, фанерные дома, огромные задники с изображением моста или зимней ночи.

Но где здесь Петренко? Он вроде говорил: направо и еще раз направо. А там – перегородка, которая кажется стеной, но на самом деле – фанерная. Постучишь по ней условным сигналом.

Но направо и еще раз направо не было никакой фальшстенки. Имелась крашеная, кирпичная, и по ней стучи, не стучи – отдается лишь глухой каменный, а никак не звонкий фанерный стук.

Что же делать?

Половина восьмого. В репродукторе донеслась команда: «Готовность – пять минут».

Вари не было.

Петренко оставалось действовать самостоятельно.

Он вышел из своего убежища. Надо, чтобы глаза привыкли к свету. Тусклому – лишь пара запыленных лампочек где-то далеко наверху, – но все-таки.

Пистолет он положил во внутренний карман пиджака.

Зарядить гранатомет требовалось прямо здесь. Дальше не будет возможности. Но согласно наставлению по боевому применению, это должны делать двое: первый номер и второй. Но сумеет и один, хоть никогда не пробовал. Собрал гранату. Снял защитные колпачки с обеих концов трубы.

И вдруг: быстрые, летящие шаги. Почти бег. Он отложил трубу гранатомета, вытащил из кармана «тульский токарева», взвел курок, снимая с предохранительного взвода, вскинул в сторону шагов.

Варя! Бежит к нему: «Простите, Сергей Александрович! Простите! Я заблудилась!»

– Бог простит, – бормочет он.

А по трансляции уже нестройные и громкие аплодисменты, и все дружнее, и дружнее, сильнее и сильнее. Овации. Что это значит? В царскую ложу вошли Главные Гости? Раскланиваются? Похоже.

Разносится в репродукторе бархатный баритон:

– Исполняется государственный гимн Соединенных Штатов Америки!