Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога

– Захожу я в кафе, злой как собака. Не помню, то ли Настя с утра нервы потрепала, то ли я сам, то ли жизнь. Зову официанта. Заказываю еду: «Мне салатик, – говорю, – борщ и сто грамм водки». И сам не верю своим ушам: это сейчас я сказал? Официант уточняет, холодненькой ли. «Холодненькой», – говорю. Он уходит, а потом все происходит как в замедленной съемке: официант с каждым шагом от меня дальше, дальше и дальше, а меня накрывает страх. Я осознаю, что прямо сейчас я срываюсь и все, абсолютно все в моей жизни летит к чертям. И внутри меня будто поднимается хорошо знакомый демон и кивает: «Именно так, старик, именно так». И я понимаю: вот и все, кончилась моя ремиссия, снова больницы, капельницы, судороги, ночные кошмары, дневные кошмары, ад. Я звоню Севе. Звоню и одновременно думаю: «Вот сейчас Сева не возьмет трубку, и я сорвусь, и ничего, ладно, что тут поделаешь, я же пытался себя остановить, все видели». Но Сева берет трубку, вот с этим своим фирменным вибрирующим р-р говорит: «Пр-ривет, бр-ратан». И в этот момент я чувствую рядом родную душу. И думаю: «Да нет, что это я, как я могу сорваться, когда Сева тут, мой бр-ратан тут, рядом со мной». Я кричу официанту: «Не-не, друг, водки не нужно, спасибо».

Я уже не помню, с чем он тогда не справился. Возможно, после года трезвости поверил, что может контролировать алкоголь, – опостылевшая своей предсказуемостью и одна из первых по частоте причин срыва. После недельного запоя наш актер пришел на встречу терапевтической группы, посмотрел в пустоту перед собой и сказал: «Какой же это дешевый, позорный, дебильный самообман. Ты прекрасно знаешь, чем это кончится, ведь проходил через это десятки раз. Но за пять минут до срыва ты рисуешь в своей голове прекрасную, просто великолепную картину. Ты хочешь сразу же прыгнуть в эту картину, прыгнуть как можно быстрее, чтобы не успеть передумать, ведь в ней все так красиво блестит и искрится. Но в итоге ты снова в дерьме». После этого он был трезв еще полгода. Потом снова сорвался. Дальше пошла череда запоев и трезвых дней. Запоев зловещих, на грани жизни и смерти. Трезвых дней – полных боли, страха, отчаяния.

Остальные привилежцы шли без срывов. Сейчас, когда я пишу эту главу, из семи первопроходцев пятеро живут трезвой жизнью. Я много думал и до сих пор точно не знаю, как объяснить такой успех. Позже, когда группа стала расти, из тридцати двух человек в течение двух лет в срыв ушли только шестеро, остальные продолжали свой трезвый путь без падений. Возможно, дело в дружбе. Представьте себе наилучшую дружбу, какая только может быть. Вот кем мы были и кем являемся до сих пор – настоящими друзьями. Терапевтические встречи проходили в атмосфере любви, уважения, сострадания. Я знаю это, потому что после завершения каждой групповой сессии сидел в кабинете с закрытыми глазами, с пустой от усталости головой, но с переполненной душой. И я знаю это, потому что каждый признавался, что с нетерпением ждет следующей встречи. Возможно, дело в любви. «Любовь врача излечивает пациента», – говорил психиатр Иэн Дишарт Сатти, а ведь на терапевтической группе каждый каждому врач. Но такое сентиментальное объяснение вряд ли примут строгие ученые, изучающие восстановление аддиктов. Поэтому я возвращаюсь к исходному допущению – к тому, с которого началась «Привилегия»: существует естественный путь преодоления аддикции, и этот путь требует собственного желания человека, поддержки со стороны других и четкого плана действий.

Мы создали чат в мессенджере WhatsApp. Сейчас-то я знаю, что чаты помогают людям в борьбе с аддикцией, но тогда онлайн-формат общения мне казался чем-то несерьезным или как минимум неподходящим для терапевтического процесса. Общались мы постоянно: давали поддержку и беззлобно поддевали друг друга, делились трудными переживаниями и прикольными клипами, поздравляли друг друга с очередным месяцем трезвости и новым котиком, обсуждали книги и мультики, договаривались ходить в кино, на футбол, в стрелковый клуб. Помню, как-то девушка из Томска то ли была близка к срыву, то ли пребывала в тяжелом отчаянии. У нее шел восьмой месяц трезвости. Что мы тогда сделали: каждый отправил ей свое фото, а кто-то и видео со словами «Я за тебя переживаю», «Я в тебя верю», «Я с тобой, родная». Позже она написала, что была потрясена такой поддержкой, что именно это в тот момент было ей нужно и что она долго ревела от какого-то хорошего, правильного, сильного чувства.