Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога

То, о чем я пишу, не похоже на лечение в обыденном, «госпитальном» смысле, не так ли? Это похоже на общение и подлинную дружбу. И на образование. Мы учились. Обсуждали книги, фильмы, статьи. «Психология позитивных изменений» Джеймса Прохазки, «Остаться трезвым» Теренса Горски, «Гибкое сознание» Кэрол Дуэк, «Сила воли» Келли Макгонигал стали часто упоминаемой литературой, их авторы – нашими мудрыми учителями. Фильмы «Потерянный уик-энд», «Песни пьющих», «Дни вина и роз», «Продавец льда грядет» способны, оказывается, потрясти и запустить то самое эмоциональное пробуждение, о котором написано в книге Прохазки. Я тогда подумал: если искусство может достучаться до сердец ребят, то этим грех не воспользоваться. Более того, ребятам самим стоит научиться рассказывать о себе языками разных искусств.

Привилежцы стали штудировать книги по когнитивно-поведенческой терапии, а некоторые замахнулись и на литературу посерьезнее: читали научные публикации по аддиктологии, по поведенческой экономике, по нейробиологии. Интерес ребят к науке и доказательной медицине радовал меня и побуждал изыскивать наиболее актуальную информацию для понимания и решения связанных с аддикцией проблем. «Мне становится легче просто от самого понимания, что со мной происходило все эти годы», – говорили многие.

Я смотрел на теперь уже родные лица, слушал каждого и думал о том, что всего лишь несколько месяцев назад я места себе не находил и не знал, получится ли хоть кому-нибудь из них помочь. А сегодня мы всей компанией обсуждаем теорию перспектив Даниэля Канемана и Амоса Тверски. Мы внимательны, предельно заботливы по отношению друг к другу и находим слова поддержки, когда они нужны. Мы грустим, когда кто-то рассказывает о потерях. Мы хохочем как дураки, когда кто-то вспоминает похождения пьяных времен. И в эти моменты внутри меня что-то широко улыбается – что-то, что гораздо больше и сильнее меня. На тумбе закипает электрочайник, я завариваю чай, кто-то шутит, что чай у доктора какой-то подозрительно психоактивный, в кабинете неспешно льется чья-то история вчерашнего дня или прошлой недели, а в сердце моем светло и просторно.

4

Однажды, в самом начале моей врачебной практики, на прием пришел молодой пациент с жалобами на боль в пятке. Больная стопа у парня была крупнее, чем здоровая. Оказалось, он досконально обследован, выявлена остеосаркома пяточной кости, и я двадцать какой-то по счету врач, которого он посетил за год в надежде получить опровержение страшного диагноза. Предыдущим врачам он не верил. Мне тоже не поверит, это было видно. Чисто по-человечески я его мог понять. Мне было больно сообщить пациенту, что он напрасно бегает по врачам и теряет драгоценное время: лучше принять факты и лечить болезнь так, как ее положено лечить в наше время. Он плакал. Мы говорили долго, и он все плакал. И вот что паршиво: я не уверен, что смог уговорить его лечь в онкостационар. Меня это тяготит до сих пор. Выживаемость при остеосаркоме доходит до 70–80 %, но только в том случае, если ты перестаешь отрицать очевидное и вовремя принимаешь помощь.

Нечто подобное происходит с людьми, у которых сложились аддиктивные отношения с алкоголем и другими психоактивными веществами. На пляже, в ресторане, в праздничные дни и дни отдыха они смотрят на беззаботно пьющих и чувствуют злую ущербность и какую-то свою неправильность. Это трудно принять. «Выпивать – нормально, – думают они. – Я тоже могу выпивать, как все остальные, нужно только научиться контролировать себя». На попытки контроля уходят драгоценные годы. Годы физического, психического и социального разрушения. А когда приходит понимание, что контроль невозможен (или чрезвычайно затруднителен), у зависимых не остается ни сил бороться, ни того, ради чего стоит бороться, ни должной поддержки, потому что к этому времени близкие от них отвернулись. И они сдаются. Михай Чиксентмихайи заметил: «Наркотики, по сути, уравнивают наши представления о принципиально возможных достижениях и собственных способностях посредством снижения уровня и того и другого». То же самое можно сказать об алкоголе. «Меня не было, – сокрушался один из первопроходцев "Привилегии" после двух месяцев трезвости. – Все эти годы меня не существовало. Вместо меня было что-то другое. Оно даже не было человеком. Я не могу подобрать название этому. Но это был не я».