– Я ненавижу людей, – говорил худощавый парень с колючим взглядом. – Я хочу наконец-то поговорить об этом открыто: я всех ненавижу. Даже детей. По утрам я вижу на улице счастливые детские лица. И мне хочется с разбегу ударить ногой, повалить на асфальт и растоптать их. Я ничего такого не делаю, конечно же. Но так не должно быть. Это ненормально. Я ничего не могу поделать с этой ненавистью. Поэтому и курю так много. От гашиша уже давно нет прежних ощущений. Сейчас это лишь способ приглушить мозг. Но я курю слишком много. В месяц уходит пятьдесят грамм очень сильного индийского гашиша (могу назвать сорт, если ты в этом разбираешься). Пятьдесят грамм в месяц! И мне не становится хорошо – вот в чем дело. Мне все хуже и хуже. И, знаешь, до меня стало доходить: а что, если гашиш к этому причастен? Я его курю, чтобы мне стало лучше, но что, если мне хуже именно из-за него? И еще: я вдруг осознал, что вся моя жизнь крутится вокруг употребления гашиша. С утра до вечера гашиш – основная тема моих мыслей, чувств, планов. Будто он вытеснил из моей жизни меня самого и занял в ней все пространство. Это меня потрясло. Я не хочу это продолжать. Меня ужасает перспектива жить без гашиша, но то, что есть сейчас, уже никуда не годится.
Девушка волнуется очень сильно, до красных пятен на шее. У нее беспокойные пальцы и дрожащий голос:
– Ну, я не пью неделю. Тяжело, но я держусь. Но тяжело. Очень. Я не имею права выпивать. Я пила каждый день. Годами. Пила вино, одну или две бутылки. Иногда больше. Муж ничего не говорил. Я думаю, он меня ненавидит. Но он молчит, а я боюсь спросить. Он раньше пил редко и мало, а сейчас не пьет совсем – думаю, так он выражает свое неодобрение. Просто он деликатный и мягкий. Я потому и вышла за него, кажется. Я боюсь однажды услышать: «Ты ничтожество». Потому что это так. Я ничтожество, раз уж я пью. И пью, раз уж я ничтожество. Я старалась, всю жизнь старалась стать кем-то достойным, но не получилось. Мои родители меня ненавидят. Сестра, наверное, тоже. Ну и муж, конечно же. Он хороший человек и не говорит мне это в лицо, но я же понимаю. А тут случилось вот что: он упал и сломал ключицу, повредил плевру или легкое, я в этом не разбираюсь. Началась пневмония. Ему было плохо, температура поднялась до сорока. Приехал врач, посмотрел, велел пить чай с лимоном. А у нас нет лимона. И я пошла в магазин за лимоном. И купила вино. И пока он лежал в лихорадке, я пила вино.
Боялся ли я провала? Сначала нет. Наоборот, я был решителен и бодр – ведь принес
Воодушевляющие исследования Джеймса Прохазки и его коллег мне показались слишком оторванными от реальности. Читая книгу «Психология позитивных изменений», ты будто собираешь одуванчики на ее беззаботных страницах: сначала зависимые не размышляют о поведенческих изменениях, потом размышляют, потом готовятся к решительным действиям, потом действуют, а в конце поддерживают достигнутые изменения. Какая прелесть! Как просто! «А мужики-то не знали!» Но нет, все оказалось слишком сложно. Настолько, что в первые два года существования программы я чуть ли не каждый день сомневался в происходящем. Зовите это, не знаю, дереализацией. Из 32 первых участников программы 26 выбрали трезвость и находились в ней, день за днем возвращая себе свою жизнь. А я смотрел на них и думал: «Это происходит на самом деле? Это правда? Как они это сделали?»
Как я рассказывал людям о поведенческих изменениях? Писал посты. Мы же помним, что я хотел стать писателем? Вот! Я писал посты. Посты – не книги, конечно же. Но посты о пятидесяти оттенках зависимости завораживают как своего сочинителя, так и читающую публику. Ну, хорошо, не завораживают. Многим они неинтересны. Кого-то раздражают или откровенно злят. Кто-то затевает спор. Кто-то задает вопросы. А кто-то пишет на почту. И по количеству писем я стал понимать, что у людей есть боль и что они ищут решения.
Однажды пришло такое письмо из Томска: