Заре навстречу

- На таких пустяках?

- Нет, это не пустяки, - горячо сказала мама. - Я знаю, ты очень любишь делать пометки на полях, и отказаться от этого тебе нелегко. Но раз ты согласился, то вот. - Она протянула руку, сняла с папы очки, поцеловала его в висок, снова надела на пего очки и сказала радостно: - Я тоже великодушна и тоже готова ради тебя на жертвы. Можешь подчеркивать сколько хочешь! И знаешь, - произнесла мама шепотом, - когда тебя нет, я беру твою книгу, смотрю на твои пометки, и будто ты рядом со мной, - и деловито осведомилась: - Ты не знаешь, привидения в очках являются?

- Не знаю, не видел, - растерянно сказал папа.

- А я тебя видела вон там, возле шкафа. Ты стоял такой, весь будто из тумана, глядел на меня так нежпонежно. Это когда я волновалась, что ты пошел разоружать сводный батальон.

- Варенька, - встревожился отец, - это серьезный симптом нервного переутомления, тебе нужно принимать микстуру Бехтерева.

- У тебя, Петр, очень последовательное материалистическое мышление, насмешливо сказала мама.

Но Ян Витол был совсем другого мнения о Сапожкове.

- Ты, Петр, - говорил он, - интеллигент, и психология у тебя интеллигентская, и повадки у тебя интеллигента. Когда тебя подшибли во время обыска, ты очень точно поставил медицинский диагноз своему ранению. А политический?

- Не понимаю!

- Тебя когда ранили?

- Ну, три недели назад.

- Тебя ранили тогда, когда немцы начали свое новое наступление. В эти же дни было покушение на Федора и убили подполковника Купресова, которого Федор привлек в военное училище преподавателем. В эти же дни сгорели фуражные склады Золотарева. Да, все это произошло приблизительно в одно время. Теперь скажи, ты когда-нибудь сидел в тюрьме вместе с таким Вазузиным?

- С Иннокентием Павловичем, а как же! Очень нервный субъект, с несколько повышенным воображением. Все сочинял планы фантастического побега.

- Так вот, - сказал Ян, - я хочу, чтобы ты допросил Вазузина.

- Вазузин у пас в тюрьме?

- Он агент подпольного контрреволюционного "Сибирского временного правительства".

- Но почему ты его не допрашиваешь?

- А что я могу сделать, если он молчит?

- Еще раз допроси.

- Да что я, гений, - рассердился Ян, - или гипнотизер! А ты вот тряпка.

- Если разговор будет продолжаться в таком тоне, - Сапожков гордо выпрямился, - то я вынужден буду...

- Пу, стукни меня по голове чернильницей, - жалобно попросил Ян, - но что же делать, если он молчит?

- Хорошо, - решительно заявил Сапожков, - вызови, Я с ним поговорю. Что нужно узнать?

- Кто стоит за ним, - сказал Ян. - А то я от него совсем нервный стал.

Красногвардейцы ввели в комнату Вазузипа. Высокий, жилистый, с крупным хрящеватым носом и черными длинными глазами, он держал себя вызывающе спокойно.

Небрежно кивнув Сапожкову, сказал:

- Здравствуй, Петр. И, кажется, прощай. Очевидно, сегодня вы меня кокнете?

Сел, забарабанил длинными, сильными пальцами по краю стола, спросил:

- Что же молчишь, давай допрашивай.

- Это правда? - спросил Сапожков.

- Что правда? Правда бывает разная.

- Ты стал контрреволюционером?

- Знаешь, пдп-ка ты к черту со своими идиотскими вопросами! оглянулся, подмигнул: - Ну, по старой дружбе, когда шлепнете?

- Ты боишься? Почему паясничаешь? - спросил Сапожков.

- А что, я должен перед тобой благородного героя корчить? Может, традиционной следовательской папиросой угостишь?

- Я не курю.

- Знаю. Скажи, чтобы принесли.

Закурив, развалившись на стуле, Вазузин предложил:

- Хочешь анекдотец? Но для того, чтобы его понять, нужно иметь сильно развитое чувство юмора. У тебя как но этой линии, есть способности? Или сие тебе недоступно?

- Зачем тебе с таким излишним усердием унижаться передо мной? Не надо, Вазузин.

- Я перед тобой унижаюсь?! - Вазузин вскочил. На скулах его проступили красные пятна. - Я никогда ни перед кем...

- А вот сейчас унижался. Потому что другого ничего не остается. И молчал ты на допросе не потому, что храбр и не боишься смерти, а потому, что стыдно говорить о мерзостях, убийствах, заговоре, предательстве. Пытаешься умереть не жалким, а ты жалок до отвращения.

- Это все? - яростно спросил Вазузин.

- Все, - сказал Сапожков.

- Будешь меня допрашивать?

- Нет.

- Могу уйти?

- Можешь.

- Позволишь еще одну выкурить?

- Кури.

Вазоны закурил, вытянул ноги и произнес облегченно:

- Эх ты, следователь! Выходит, от меня ничего не добился. Не можешь.

- Нет, могу.

- Э, брось!

Вазузин небрежно махнул рукой.

- Ты знаешь, при какпх обстоятельствах погибла твоя жена?

Вазузин побледнел, но, преодолевая себя, произнес безразлично:

- Так, в общих чертах. Она, кажется, умерла в одиночке от истощения.

- Я был в тюремной больнице, когда это случилось.

- А что именно случилось?

- Случилось сначала не с ней, а с тобой.

- Что же случилось со мной?

- Ты написал прошение на высочайшее имя о помиловании, когда был приговорен к казни.

- Но я это сделал, чтобы спасти свою жизнь для роволющш.

- Это твои собственные измышления, и о них я судить не могу. Ей сообщили о твоем прошении. Ночью она вытащила лампу из железной сетки, вылила из нее керосин на матрац, подожгла его и легла на горящий матрац.