Заре навстречу

- Вот что значит культурные люди! - со вздохом произнес Зелепцов и, небрежно ткнув рукой в стенку, заметил: - А эти наши, дал газету, а они, извините, для параши только пользуются. Вот Голованов, сколько он на своем прокурорском веку хороших людей пересагкал, а ничему у них не научился. Постучите ему - не поймет.

Ян Витол часто поручал Сапожкову производить обыски.

Деликатный и застенчивый, Петр Григорьевич, предъявив ордер на обыск, тщательно вытирал в передней ноги о половичок, потом сконфуженно, с извинением просил ключи от ящиков стола, шкафов, долго, бережно и неловко укладывал обратно вещи. Как-то, свалив с подставки красного дерева вазочку, он так смутился, так извинялся, так неловко совал деньги владельцу за разбитую вазочку, что красногвардейцам, сопровождавшим Сапожкова, стало за пего совестно. Обнаружив в томе собрания сочинений Жуковского лежавший внутри вырезанных квадратом страниц маузер, Сапожков, негодующе всплеснув руками, воскликнул:

- Какое кощунство!

На квартире прокурора Голованова под полом нашли японские карабины, густо покрытые заводской смазкой, и список участников террористической подпольной контрреволюционной организации. Когда обыск был закончен и арестованного усаживали в сапн, к Сапожкову подошел дворник Голованова.

- Будьте так снисходительны, ребенок помирает. Вы же фельдшер, может, взглянете.

- Одну минутку, товарищи, - сказал Сапожков красногвардейцам и, разведя руками, объяснил: - Пренебрегать медицинским долгом не имею права.

В дворницкой сторожке было темно. Сапожков сказал сердито:

- Что же вы больного ребенка в темноте держите!

Полез в карман за спичками; очевидно, шаря в карманах, он машинально склонил голову, при выстреле обернулся и второй пулей был ранен. Но у него хватило сил обезоружить дворника.

Дворником оказался переодетый жандармский ротмистр Курослепов.

Осмотрев с помощью ручного зеркала выходное отверстие пули, Сапожков успокоительно сказал красноармейцам:

- Только травматическое повреждение мышечных тканей. - Попробовал было поднять руку, но на лбу выступили капельки пота. Пересилил боль, поднял руку и констатировал: - Функции плечевого сустава не нарушены, - скосив глаза на сырое от кровп полотенце, добавил: - Кровоизлияние не очень значительное, - и, подняв палец, сообщил: - Вот если бы была задета артерия, тогда возможен даже летальный исход.

В больнице он пролежал меньше недели, заявив, что он медик и будет продолжать лечение амбулаторным путем, с помощью собственных знаний. От жены он попытался скрыть, что ранен.

Когда она спросила, почему он так плохо выглядит и что у пего с рукой, сказал:

- Понимаешь, ревматизм: очевидно, выбрал для кабинета сырую камеру.

- А почему от тебя так несет йодоформом?

Сапожков пожал плечами, рассудительно объяснил:

- Ну, я же все-таки медик и мне приходится иметь дело с самыми различными медикаментами.

Сапожков любил медицину, благоговейно уважал врачей и каждый раз говорил:

- Черт возьми, когда же я в университетский город попаду! Два года - и я врач с дипломом.

Ян Витол утешал его:

- А вот когда будет здесь университет, тогда и кончишь.

Но Сапожков переоценил свои медицинские познания:

рана загноилась. Павел Андреевич Андросов оперировал Сапожкова без хлороформа, так как выяснилось, что у него больное сердце. Во время операции Сапожков стонущим голосом беседовал с хирургом, а тот, чтобы отвлечь, вовлек его в медицинскую дискуссию, в ходе которой Сапожков, к удивлению Андросова, обнаружил обширные знания.

Когда Рыжиков пришел проведать Сапожкова, Андросов сказал с возмущением:

- Это варварство - так недооценивать медицинские способности человека! Вы могли бы приобрести очень дельного врача.

Сапожков смутился, бледные щеки его порозовели.

- Ну что вы, Павел Андреевич, я ведь, в сущности, дилетант.

Когда Варвара Николаевна пришла в больницу, она очень рассердилась на мужа:

- Как ты смел от меня скрывать, что тебя ранили?

- Варенька, - тихо сказал Сапожков, - ты ведь у меня фантазерка, зачем же волновать тебя!

- Ох, Петька, какой ты глупый! - И, прижавшись щекой к лицу мужа, она произнесла совсем тихо: - Ты мой и самый лучший на свете.

- Варенька, не нужно меня переоценивать, - рассудительно сказал Сапожков. - Ты должна лучше других видеть мои недостатки.

- Ну ладно, вижу, вижу...

- Тогда хорошо, - с облегчением вздохнул Сапожков и добавил поучающе: Если человека идеализировать, всегда возможна угроза разочарования.

- Ах, Петр, - устало произнесла Сапожкова, - ну что ты все философствуешь!

- Варенька, - наставительно произнес Сапожков. - Человек - существо мыслящее.

Варвара Николаевна взяла мужа за унт и, приближая к его лицу свое лицо, произнесла самым нежным, самым своим певучим голосом:

- А ты - мое самое дорогое существо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ