Запрет на студентку

— Оклемается, — рычит Глеб, с проклятиями расхаживая туда-сюда и

разминая свою челюсть.

У меня нет ни единого грамма сочувствия. Если бы могла, двинула бы ему

по второй щеке.

— Мало тебе, — бросаю в него вторую варежку. — Отойди!

Я встретила Новый год в машине, потому что у Глеба в этом поселке какие-то темные дела, и потому что встречать Новый год с ним в машине лучше, чем встречать его дома одной. Он… весь вечер таскает меня с собой по

городу, а еще мой брат хочет, чтобы я познакомилась с каким-то “хорошим

парнем”, с которым он вместе служил в армии на этой своей Камчатке.

Я не хочу ни с кем знакомиться… у меня только один мужчина в голове, и

я… не знаю как его оттуда выгнать…

Плюхнувшись на колени рядом с Романовым, прижимаю к груди руки, боясь

до него дотронуться.

Матерясь, он стонет, растирая ладонью свою грудь прямо через куртку.

Пять минут назад я вообще с трудом поверила, что он здесь.

Откуда он взялся?

Настоящий. Такой живой, красивый и настоящий. И он так на меня

смотрел… он смотрел, мне не показалось!

Я его две недели не видела. И не знала, когда увижу. Он ведь теперь

заместитель декана по воспитательной работе, и у него новый кабинет.

— Александр… Андреевич… — плюнув на все, протягиваю руки и

сбрасываю с его головы капюшон куртки.

Обнимаю ладонями колючие щеки, заставляя посмотреть на себя.

Его кожа холодная. По скулам под моими пальцами ходят желваки, глаза

зажмурены, губы сжаты.

Я впервые его касаюсь, поэтому ловлю каждое ощущение.

Может после этой ночи он велит мне обходить себя за чертову тысячу

километров. В этом случае я умру!

Тряхнув головой, Романов открывает глаза, и я верчу перед его лицом

лукой, в панике спрашивая:

— Сколько пальцев?

— Люба… — хрипит он, перехватывая мою ладонь своей. — Не занимайся

фигней… пф-ф-ф…

Глажу пальцами его щеку и просто не могу от него оторваться, а когда

большим пальцем задеваю уголок его губ, отдергиваю руку, как вор.

Сощурив свои зеленые глаза, смотрит на меня исподлобья, и мне хочется

провалиться сквозь землю. Моя ладонь тонет в его руке, и он… ее не

отпускает.

— Ну че, до обезьянника прокатимся? — каркает Глеб за моей спиной.

Вскинув голову, Романов цедит:

— Если я прокачусь до обезьянника, ты свои погоны на полку положишь.

— Я что сделаю? — рычит мой брат.

— Будешь супермаркеты охранять, — бросает ему мой преподаватель.

— Еще одно слово скажешь, поедешь в обезьянник с мигалкой. За

нападение на сотрудника полиции.

— Хватит! — ору, злая на них обоих.

Посмотрев на Романова, проговариваю:

— Александр Андреевич, это мой брат. Ему в армии голову оттоптали.

Мы… мы вас отвезем, куда нужно…

— Люба, сядь в машину, — холодно говорит Глеб. — Я сам разберусь.

— Встань, — велит Романов, толкнув меня вверх.

Я не такая дура, чтобы думать, будто его угрозы — пустые слова! Мне

вдруг становится страшно. Он на досуге бегает вместе с мэром, а с кем

пьет чай даже представить боюсь. Уровень нашего социального

неравенства похож на пропасть, и если мой брат прямо сейчас не

прекратит лезть на рожон, я его просто придушу!

— Извините нас… — сопротивляюсь, хватаясь за куртку Романова.

Чертыхнувшись, он лезет в карман и достает оттуда пищащий брелок от

машины. Зло жмет на кнопку, но тот не реагирует. Опять пихнув его в

карман, раздраженно повторяет:

— Люба, встань.

— Александр Андреевич… — шепчу я.

В ответ он снова чертыхается и с выдохом встает, дернув меня за локоть

следом.

Это катастрофа.

Кажется, он на меня зол, потому что велит, открывая дверь:

— Садись в машину.

Смотрю в его лицо, кусая губы.

Между его бровей залегла складка.

— Извините… — повторяю тихо.

Его глаза останавливаются на моем лице и… второй раз за этот

кошмарный вечер мне кажется, будто он хочет до меня дотронуться, потому

что его рука дергается, а потом опускается.

Я больше не питаю надежд по поводу того, что он примет у меня этот

чертов экзамен. Скорее всего, он меня больше видеть никогда не захочет, поэтому медлю еще секунду и со щемлением в груди сажусь в машину.

Они разговаривают целых пять минут, а потом мой брат занимает свое

водительское место и молча сдает назад.

— Мы что, его не подвезем? — выпаливаю, глядя в окно.

Слегка расставив ноги и положив руки в карманы куртки, Романов не

двигается с места.

— Я не такси, — отрезает Глеб.

Мне хочется рассказать ему кто он такой, но все о чем я могу думать, так

это о том, что чем дальше силуэт моего дипломного руководителя

становится, тем тоскливее становится у меня на душе.

Глава 18. Люба

— Твою… ж… — плюется Глеб, откашливаясь в свой кулак. — … мать…

Пихнув мне стакан карамельного латте, утирает рукой рот.

— Это кофе или сахар концентрированный? — продолжает отплевываться, возвращая руки на руль.

Обняв стакан ладонями, делаю маленький глоток.

— Мне так нравится, — бездумно смотрю в окно.

Этим утром город совсем пустой. Дворники расчищают от снега стекло, и их

движение меня гипнотизирует.

Сделав еще один глоток, изо всех сил пытаюсь проснуться.

— Ты дофига сахара ешь. Это вообще-то вредно, — недовольно говорит

брат.

Чувствую его глаза на своем лице, но сегодня у меня нет настроения

сообщать ему о том, что обычно я заедаю свой кофе шоколадными