Записки врача общей практики

— А каково, по-вашему, жить здесь годами одному, постоянно сгорая от желания открыть эту дверь и все-таки не делая этого?

— Хотите сказать, что сами не знаете, что там? — воскликнул я.

— Я знаю не больше, чем вы.

— Тогда почему же не посмотрите?

— Нельзя.

Феликс Стэннифорд говорил настолько неестественным, натянутым тоном, что я понял: территория крайне опасная, а потому продвигаться следует крайне осторожно. Я не считаю себя более любопытным, чем другие, однако почему-то эта ситуация меня чрезвычайно заинтриговала. Однако теперь, когда хозяин дома пришел в себя, последний предлог для продолжения визита исчез. Я встал и собрался уйти.

— Торопитесь? — спросил собеседник.

— Ничуть. Никаких дел.

— Буду очень рад, если вы задержитесь хотя бы ненадолго. Дело в том, что я веду здесь очень уединенную жизнь. Вряд ли в Лондоне найдется другой подобный отшельник. Редко удается с кем-нибудь поговорить.

Я обвел взглядом маленькую, скудно обставленную комнату с диваном вместо кровати и подумал об огромном пустом доме и зловещей двери с выцветшей красной печатью. Что и говорить, ситуация показалась мне не просто странной, а гротескной — и оттого безумно захотелось узнать подробности.

Наверное, если немного подождать, то подробности появятся сами собой. Поэтому я сказал, что рад приглашению.

— Вон там, на столе, вы найдете напитки и сифон. Простите, но сегодня из меня плохой хозяин: я не могу подняться с кресла. На подносе есть сигары. С удовольствием и сам выкурю одну. Вы адвокат, мистер Олдер?

— Да.

— А я — никто. Самое беспомощное существо на свете, сын миллионера. Был воспитан в ожидании огромного богатства, а оказался в бедности и без профессии. К тому же мне достался этот огромный особняк, который невозможно содержать. Не правда ли, нелепое положение? Жить здесь для меня так же немыслимо, как уличному торговцу запрячь в тележку дорогого чистокровного коня. Ему лучше подошел бы ослик, а мне — хижина.

— Но почему же вы не продадите дом? — удивился я.

— Нельзя.

— Но ведь можно сдать в аренду.

— Нет, тоже нельзя.

Собеседник улыбнулся моему недоумению и предложил:

— Если пожелаете выслушать мою историю, то расскажу все по порядку.

— Буду очень рад. Спасибо за доверие.

— Считаю, что после проявленной вами доброты просто обязан удовлетворить ваше естественное любопытство. Прежде всего, следует сообщить, что мой отец — банкир Станислав Стэннифорд.

Банкир Стэннифорд! Я сразу вспомнил это имя. Примерно семь лет назад его бегство из страны стало крупнейшим скандалом и сенсацией того времени.

— Вижу, что не забыли, — заметил собеседник. — Бедный отец покинул Англию, чтобы скрыться от многочисленных вкладчиков, чьи средства неудачно инвестировал в провалившуюся аферу. Он отличался чувствительностью и тонкой душевной организацией, а потому ответственность дурно повлияла на его рассудок. Закона он не нарушил, речь шла исключительно о переживаниях. От стыда отец не мог даже предстать перед семьей и умер в чужой стране, ни разу нам не написав и не сообщив, где находится.

— Умер! — повторил я.

— Мы не могли доказать его кончину, но точно знаем, что это так, потому что дела поправились, и он мог бы смело смотреть людям в глаза. Если бы он остался в живых, то обязательно бы вернулся. Но он, должно быть, скончался около двух лет назад.

— Почему вы считаете, что именно в это время?

— Потому что два года назад мы получили от него письмо.

— Неужели отец не сообщил, где находится?

— Письмо пришло из Парижа, но конкретный адрес указан не был. В то время умерла моя бедная матушка, и отец дал мне кое-какие инструкции и советы, а с тех пор больше ни разу не написал.

— А прежде писал?

— Да, прежде мы получали от него известия. Именно они послужили причиной тайны запечатанной комнаты — той самой, которую вы сегодня обнаружили. Будьте добры, передайте вон ту шкатулку. Спасибо. Здесь я храню письма отца, и вы станете первым человеком — конечно, после мистера Персиваля, — который их увидит.

— Можно спросить, кто такой мистер Персиваль?

— В свое время он работал у отца, и отец ему доверял. Потом стал добрым другом и советником матушки, а после ее смерти — моим единственным покровителем. Не знаю, что бы мы делали без Персиваля. Только он видел эти письма, больше никто. Вот первое из них, которое бедный отец написал семь лет назад, в день отъезда. Прошу, прочитайте.

Привожу письмо целиком: