Поскольку сэр Уильям сообщил мне, насколько слабо твое сердце и какой вред способно нанести любое потрясение, я ни разу не заводил речи о своих делах. Но вот пришло время, когда больше невозможно утаивать тот факт, что дела идут очень плохо. Поэтому мне придется на короткое время тебя оставить, но уверяю, что очень скоро мы встретимся. Можешь положиться на мое слово. Обещаю, дорогая, что разлука продлится совсем недолго, так что не беспокойся, а главное, не позволяй волнению дурно влиять на твое здоровье: этого я боюсь больше всего.
Обращаюсь с просьбой и ради всего, что нас связывает, умоляю исполнить ее в точности. В темной комнате — той, в которой я печатаю фотографии, в конце коридора к саду — хранятся кое-какие вещи, которые никто не должен видеть. Чтобы не вызывать болезненных мыслей, раз и навсегда заверяю, дорогая, что ничего постыдного там нет. И все же не хочу, чтобы вы с Феликсом туда входили. Комната заперта, но прошу тебя, как только получишь это письмо, сразу запечатай замок и оставь так. И еще одно: не продавай и не сдавай дом, потому что тогда моя тайна раскроется. Уверен, что пока вы с Феликсом там живете, пожелание останется в силе. Когда же Феликсу исполнится двадцать один год, он сможет снять печать и войти в комнату. Но ни в коем случае не раньше.
На этом, дражайшая жена, прощаюсь. Во время нашей короткой разлуки можешь во всем советоваться с мистером Персивалем. Я ему всецело доверяю. Глубоко переживаю о том, что вынужден покинуть тебя и сына, пусть даже на время, но выбора нет.
Навсегда остаюсь твоим любящим мужем.
— Понимаю, что неудобно навязывать вам сугубо семейные проблемы, — заметил новый знакомый извиняющимся тоном. — Отнеситесь к письму с профессиональной точки зрения. Признаюсь, уже несколько лет хочу кому-то рассказать об этом.
— Польщен вашим доверием, — ответил я. — И чрезвычайно заинтересован этой историей.
— Отец отличался почти болезненной любовью к правде, а еще он всегда был педантично точен. Поэтому можно целиком и полностью доверять его словам о надежде на скорую встречу с матушкой, равно как об отсутствии чего-то постыдного в темной комнате.
— Так что же там может быть? — воскликнул я.