Записки врача общей практики

Я снова спросил, куда пропал мой сюртук, и здесь выяснилось, что, прежде чем предложить бой круглолицему румяному вознице с родинкой над левой бровью, я собственными руками повесил его на грязевой щиток фургона. Поэтому, процитировав строфу персидского поэта Феридеддина-Атара о том, что важнее сохранить собственную шкуру, чем одежду, попрощавшись с человеком из лощины, а также с его женой, я вернулся в старинную английскую деревню Свайнхерст и купил подержанный сюртук, позволивший отправиться на станцию, откуда предстояло уехать обратно в Лондон. Трудно было не заметить, что вслед за мной на станцию устремилась толпа деревенских жителей во главе с человеком в лоснящемся черном сюртуке и другим странным джентльменом — тем самым, который сначала сидел в углу таверны, загородившись креслом, а потом прятался за большими часами. Время от времени я оборачивался с намереньем подойти к людям и завязать разговор, однако они тут же разбегались. Лишь деревенский констебль проявил достойное упорство. Всю дорогу он шел рядом со мной и внимательно слушал рассказ о Яноше Хуньяди и о событиях, имевших место во время войн между этим героем, известным под именем Корвина, или Подобного ворону, и османским султаном Магомедом Вторым — тем самым, кто захватил Константинополь, в дохристианскую эпоху более известный как Византия. Правда, случилось это очень давно. В сопровождении констебля я пришел на станцию, сел в вагон, достал из кармана блокнот и принялся записывать все, что со мной случилось, чтобы показать, насколько непросто в наши дни следовать примеру мастера Борроу. Не переставая писать, я услышал, как оставшийся на перроне констебль беседует с начальником станции — невысоким полным человеком в красном галстуке — и рассказывает ему о моих приключениях в деревне Свайнхерст.

— И при этом он выглядит джентльменом, — долетел до меня голос констебля. — Не сомневаюсь, что живет в городе Лондоне в большом доме.

— Да уж, если бы все были такими, как он, то потребовался бы очень большой дом[16].

Тайна запечатанной комнаты

Если мечты об успешной карьере заставляют юриста, любящего спорт и активный образ жизни, с десяти до пяти сидеть в четырех стенах конторы, то вечера он непременно должен проводить в движении. Именно по этой причине, чтобы очистить организм от скверного воздуха Эбчерч-лейн, я взял за правило совершать долгие поздние прогулки в сторону Хэмпстеда или Хайгейта. Во время одного из таких бесцельных блужданий и состоялась знаменательная встреча с Феликсом Стэннифордом, положившая начало самому невероятному приключению в моей жизни.

Однажды вечером — то ли в конце апреля, то ли в начале мая 1894 года — я отправился на северную окраину Лондона, чтобы прогуляться по одной из прекрасных улиц, застроенных теми кирпичными особняками, которые город упорно выталкивает все дальше и дальше от центра, на просторы сельской Англии. Чудесный весенний вечер выдался ясным, на безоблачном небе безмятежно сияла луна. Пройдя уже немало миль, я шагал неторопливо и с удовольствием поглядывал по сторонам. Пока я находился в этом созерцательном состоянии, особое внимание привлек один из домов, мимо которых я прогуливался.

Очень большое здание стояло чуть в стороне от дороги, на собственном участке. Достаточно современное по виду, оно все-таки заметно отличалось от соседних — невыносимо, болезненно новых построек. Их симметричная линия нарушалась газоном с лавровыми кустами, в глубине которого темнел массивный мрачный дом. Судя по всему, прежде он служил загородным пристанищем какому-нибудь богатому торговцу и был построен еще в те времена, когда ближайшая улица проходила на расстоянии мили. А теперь красные кирпичные щупальца громадного осьминога медленно, но верно подступали все ближе и ближе, окружая и стараясь задушить. Я подумал, что пройдет не так уж много времени, прежде чем город окончательно поглотит свою жертву, построив перед благородным фасадом ряд домов с арендной стоимостью в восемьдесят фунтов в год. И вот, пока в моей голове блуждали подобные рассуждения, внезапно случилось событие, направившее мысли в иное русло.

По дороге, громыхая и скрипя, двигался характерный для Лондона четырехколесный экипаж, а с противоположной стороны ярко светил фонарь велосипедиста. Кроме этих двух движущихся объектов, на длинной, залитой лунным светом мостовой никого и ничего не было, и все-таки экипаж и велосипед столкнулись с той роковой неотвратимостью, которая на бескрайних просторах Атлантики притягивает друг к другу два встречных корабля. Виноват, несомненно, был велосипедист: он попытался пересечь улицу перед экипажем, не рассчитал расстояние. В результате лошадь зацепила его плечом и опрокинула навзничь. Бедняга с трудом поднялся и разразился гневным монологом; возница ответил в том же духе, но скоро сообразил, что лучше скрыться, пока пострадавший не успел заметить номер кеба. Хлестнул лошадь и был таков. Велосипедист взялся за руль поверженного транспорта, но тут же со стоном сел на дорогу.

— О господи!