Записки нетрезвого человека

Взятка — знак существующего неравенства, бесправия одного и всевластия другого. Взятка случается в момент неполноправности положения, когда человек последним усилием пытается противостоять высшей силе — неважно в каком обличье она выступает. Кого должен благодарить автор, указано, но все его адресаты (кроме «недругов»), не субъекты, а обстоятельства, сферы… Автор еще ни в чем не провинился, но он — уже по факту существования — виноват. Прямой смысл этих «благодарностей»: «скажи еще спасибо, что живой» (В. Высоцкий).

Несимметричность пишущего и читающего, т. е. вышестоящего, здесь так естественна, органична и закономерна, что, кажется, заложена в языке и не обращает на себя внимания.

Другой важный момент — это интонирование повествования.

Наглядным примером, задающим тон повествованию, служит крошечное предисловьице, которым открываются ОЗ:

Благодарность кинематографу

С. 25

В кино я попал после ряда неприятностей в другой области искусства, но я — оптимист. Какая бы со мной ни случилась беда, я тут же начинаю соображать: а чем же это хорошо? В любой беде должно скрываться и нечто перспективное, иначе быть не может — диалектика.

Зачем я стал писать эти записки? Затем, что учусь бороться с трудностями и хочу поделиться своим опытом с окружающими. Кроме того, в процессе жизни у меня отстоялось несколько твердых суждений об искусстве: я должен изложить их товарищам по работе, не то вдруг эти суждения изменятся, тогда будет поздно.

Это предисловие можно, конечно, объяснить тем, что ОЗ первоначально публиковались в специальном журнале и позиционировались как размышления о профессии. И вместе с тем оно отчетливо напоминает попурри стандартных покаяний на многочисленных чистках, скажем, в годы борьбы с космополитизмом, да и позже не утратившие своей актуальности.

Мастер живой сценической речи, Володин и в прозе сохраняет внутреннюю диалогичность. В ОЗ мерцает присутствие незримого собеседника, причем вполне узнаваемого «кувшинного рыла» — начальника от искусства.

Рассуждая об искусстве, о задачах творчества, Володин противопоставляет свои нарочито простодушные рассуждения официозным. Он пытается говорить об искусстве и его взаимоотношениях с жизнью то, что на самом деле думает.

Собственно полемически интонировано, как уже говорилось в предисловии, само заглавие «Оптимистические записки». Ни в чем так не упрекали Володина, как в отсутствии этого самого оптимизма, являвшегося обязательной принадлежностью советского искусства.

Слово «оптимистический» — одно из самых скомпрометированных, затертых, показушных, а в разряде существительных оно имеет совсем уж разоблачительный насмешливый синоним «б о — дрячок — разг., иронич.» (Словарь синонимов. С. 315). У Маяковского идиот-чиновник средней руки носит фамилию «Оптимистенко».

Не было ничего более противоестественного, противоположного внутреннему миру писателя, чем этот самый оптимизм:

Надо следить за своим лицом,
чтоб никто не застал врасплох,
чтобы не понял никто, как плох,
чтобы никто не узнал о том.
Стыдно с таким лицом весной.
Грешно, когда небеса сини.
<…>
Скошенное — виноват!
Мрачное — не уследил!
Я бы другое взял напрокат,
я не снимая его б носил,
я никогда не смотрел бы вниз,
скинул бы переживаний груз.
Вы оптимисты? И я оптимист.
Вы веселитесь? И я веселюсь.

(Ст-19. С. 134)

И при этом образ повествователя, так отчетливо заданный во вступлении, действительно образ оптимиста, только его оптимизм особый, преломленный не столько цензурными требованиями, сколько своеобразной восточной мудростью: «На сложном жизненном пути, / что каждому знаком, / блажен, умеющий найти / хорошее в плохом» (В. Дыховичный и М. Слободской «Стихи о Японии»).