Запертый

– К-хм… я… позволил себе неуместную и даже глупую шутку, сурвер Амадей, – четко произнес неглупый офицер. – Не имел намерения оскорбить или принизить. Попытался внести струю некоего веселья и… не получилось. Полностью признаю свою вину и раскаиваюсь в произнесенных словах. Прошу прощения, сурвер Амадей Амос.

– Извинения приняты, – кивнул я и перевел взгляд на родителей Сержа. – Зачем вы пришли?

Офицера я напрочь игнорировал, и ему пришлось отступить в сторону, чтобы не выглядеть совсем уж кретином. Реноме сытого хищника он себе подпортил – младшие патрульные все слышали и видели. Их маленький босс и альфа-самец только что сплоховал, а затем и прогнулся под какого-то терпилу…

И что? А ничего. Плевать я хотел…

Кончиком языка выковыривая завязший между зубов толи кровавый сгусток, то ли остаток разжеванной таблетки обезболивающего, я выжидающе смотрел на отца и мать Сержа. Они часто приходили в нашу школу по поводу и без. Его отец даже выступал как-то перед нашим классом, расписывая все прелести работы инженера, пытаясь повысить нашу мотивацию к учебе. И вот он здесь – постаревший, сгорбившийся, с глубокими морщинами и встревоженными глазами.

– Амос… – он попытался улыбнуться мне, но не получилось.

Ну да… трудно улыбаться тому, чье лицо без повода разбито твоим сыном…

– Привет, – нескладно продолжил он и, глянув на стоящую рядом жену, заговорил: – Серж кругом неправ. А еще он дебил. Если не хуже… Полностью согласен – тут всецело его вина. Ему следовало держать глупый рот на замке и помнить, что школьные дни уже позади.

То есть в школе называть меня дыркой от жопы и пинать в спину – это норм?

Я молчал, неспешно выуживая из бумажного пакетика таблетку противовоспалительного и глядя не на готовящегося перейти к делу отца Сержа, а на его мать с лампой в дрожащей руке.

– Свидетели говорят, что он мог забить тебя насмерть. Это ужасно… не так я воспитывал сына. Я ведь душу вложил… старался научить его всем нашим ценностям и не забывать о взаимоуважении… И до этого дня я считал, что у меня все получилось. И… и, честно говоря, я до сих пор так думаю. Понимаешь, у Сержа сейчас очень непростой жизненный этап… Да, мать?

– Нелады с женой, – едва слышано произнесла она.

– Расходятся они, – окончательно прояснил Бугров. – Жена подала на развод… мы думаем, она поторопилась, пусть даже сын и бывает резковат и порой слишком принципиален, но она могла бы дать ему шанс – ведь он любит ее… В то утро они серьезно поругались, он опаздывал на работу, спешил и был на нервах…

Вспомнив веселое и не слишком чем-нибудь обеспокоенное лицо Сержа, я с трудом сдержал рвущиеся наружу злые слова. К чему? Тут и так все ясно. Да, их любимый Сержик неправ, напортачил повсюду, но ведь это не повод ломать ему судьбу, верно?

– Ему грозит серьезное наказание… все его теперь считают чуть ли не монстром, разбивающим людям головы…

– Ваш сын с размаху пинал меня в голову тяжелым рабочим ботинком, – напомнил я бесцветным голосом.

Старший Бугров лишь моргнул, вяло шевельнул губами. А вот жена его съежилась как от удара, на миг отвернулась, не в силах выдержать моего взгляда.

Ясно…

Поморщившись от горечи разжеванного лекарства, я хрипло велел:

– Включите запись.

– Ты…

– Запись включите! – повторил я и сам удивился тому, насколько властно прозвучал мой голос.

На сурвпаде, поспешно выуженном из внутреннего кармана добротной рабочей куртки, зажегся красный квадрат. И я заговорил:

– Я, сурвер Амадей Амос, считаю Сержа Бугрова действительно неплохим парнем. Он не жестокий. Он просто тупой. Он эгоист. И не замечает ничьих обид и трудностей кроме своих собственных. Но он не жестокий, нет. И я верю, что в то утро у него просто не задался день. Я официально заявляю, что не имею никаких претензий к сурверу Сержу Бугрову за случившееся. Меня никто не принуждает к моим словам, хотя я никак не могу понять, зачем для беседы ко мне сюда заявился еще и офицер Дуглас Лэдд, что нагло тарабанил в мою дверь и кричал, что не будет меня бить.

Поперхнувшийся слюной, офицер закашлялся, сгибаясь пополам. Пришлось повысить голос, чтобы пересилить его хриплое карканье:

– Прошу справедливый сурверский суд быть помягче к Сержу Бугрову. Повторю – он не жестокий и не злой. Он просто тупой. И даже в свои двадцать пять лет не понимает, что нельзя даже в шутку оскорблять других людей. Да… он просто тупой… На этом сурвер Амос Амадей закончил говорить под запись. Отбой.

Красный квадрат погас не сразу. А когда погас, я добавил:

– На суд я не пойду. Имею на это право. Ничего другого я не скажу. И того же самого, но без упоминания офицера Лэдда, я повторять не стану. Мою просьбу о смягчении наказания вашему сыну вы получили. Содержимое того рюкзака мне тоже неинтересно. Мы закончили:

Оглядев стоящих полукругом у моей двери сурверов, я коротко кивнул и сделал шаг назад, возвращаясь в комнату.

– Напоминаю об уважении личного пространства. Не стучите. Не досаждайте мне, – говоря это, я взглянул в пустой угол рядом с дверью.

Там ничего не было, но стоящие по другую сторону двери этого видеть не могли.