Загон

Я представил себе, как рассказываю Дине всю историю куклы Баки, и внутренне содрогнулся. Нет, хоть я никогда не имел от нее секретов, сейчас не очень подходящий момент для подобных откровений. Но проблема в том, что я впервые в жизни не знал, о чем с ней говорить. Меня беспокоило её здоровье, но о нем не хотела говорить она, другая же тема, не выходившая из моей головы, была сейчас ни к чему. Я стоял и молчал, как истукан.

— Стас, ты что, онемел от моего вида?

— Ну что ты говоришь, Дина! Конечно, нет! Просто, нечего особо рассказывать. На днях улетаю в длительную командировку…

— Куда?

— В Африку.

— В Африку? Надо же. Расширяетесь? Дела идут в гору?

«Скорее под гору» — подумал я, но ответил: — Что-то вроде того… Поэтому долго не увидимся. Ты уж, давай, поправляйся, вставай на ноги. Ты нам нужна…

— Да… — тихо проговорила Дина. — Нам… Раньше ты сказал бы: мне.

Я смутился. Действительно ведь не знал, что говорить, о чем и как. Я не знал, чего хочу, поскольку на данный момент хотел только одного: поскорее найти бокора и нейтрализовать Баку. Представив, как говорю об этом Дине, я даже усмехнулся, но она восприняла и это на свой счет.

— Тебе даже нечего мне возразить… Знаешь, Стас, ты иди… Приходи потом… После Африки… Сейчас я устала.

Я попытался было протестовать, но понял, что только усугублю ситуацию, и после каких-то никчемных, дежурных фраз, покинул её палату.

Всю дорогу до психиатрической клиники, где лежала Татьяна, я клял себя самыми последними словами за малодушие, трусость и никчемность. Вместо того, чтобы поддержать мою давнюю подругу в столь тяжелый момент, я проявил себя, как сопливый, ни на что не годный мальчишка. Господи, неужели я такой слабый и бесхарактерный человек? Как же я буду искать этого чертова бокора, бороться с темными силами зла, если даже в обычных житейских ситуациях оказываюсь таким беспомощным? Вот с такими невеселыми мыслями и предстал я перед взором своей бывшей жены.

Выглядела Таня не лучше Дины. Нет, у нее, конечно же, не было сломанных конечностей и лицо её не было обезображено шрамами, но это было потухшее лицо какого-то выключенного человека. Я сел рядом с ней, взял её за руку и какое-то время мы молчали. Она пустым взглядом смотрела куда-то вдаль, и я не решался прервать томительное молчание. Через некоторое время я все же задал самый простой, житейский вопрос:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — без эмоций ответила она.

— Катюша звонила, беспокоилась о тебе… Я сказал ей, что ты улетела на симпозиум в Африку.

— Хорошо.

Я не имел ни малейшего представления, что можно и о чем нельзя с ней говорить, а казаться черствым сухарем не хотелось, достаточно было моего визита к Дине.

— Таня, за тобой хорошо тут ухаживают?

Впервые за все время нашей встречи она посмотрела на меня, и как-то грустно усмехнулась.

— Стас, кто находится в психушке, ты или я? Кто тут ухаживает и за кем?

И этот проблеск некой прежней Татьяны пробудил меня от того ступора, в котором я находился.

— Господи, Танечка! Прости меня! Я уникальный идиот! То и дело говорю всякие глупости, а делаю еще большие! — Я с силой сжал её руку, но она снова ушла в свою «раковину», и как будто даже не почувствовала взрыва моих эмоций.

— Таня, послушай, мне нужно уехать. Надолго. В Африку. Я потом тебе все объясню. Когда тебя будут выписывать, позвони Вите, он тебя заберет. Я приеду и все тебе расскажу, мы сядем рядом, все обсудим и решим, как нам жить дальше.

Она продолжала молчать, никак не реагируя на мои слова. Вспоминать сейчас о её попытке самоубийства я не хотел, полагая, что для этого еще не пришло время, а говорить о всяких пустяках язык не поворачивался. Так мы и сидели молча, взявшись за руки и каждый думая о своем.

Я покидал клинику с тяжелым сердцем.