Тащить, тяжёлого, как покойник, сетуньца было неимоверно трудно. Ковёр при попытке упереться коленями, предательски продавливался, приходилось подтягивать собственное тело вместе с грузом, вырывая пучки мха. «Ермак» с привязанной к нему рогатиной Сергей сначала волок на плече, но потом забросил Седрику на ноги — обмотанные кровавым бинтом культяпки нашарили дугу станка и мёртво в неё вцепились.
Стало чуть-чуть полегче. На Садовом Ковёр истончился, и ноги уже не так проваливались в зелёную губчатую хлябь. Сергей встал, ухватился за углы спальника и поволок. Добравшись до истрескавшегося, проросшего пучками жёсткой травы и мелкими кустиками асфальта, он присел перевести дух. Сердце бешено колотилось — годы брали своё. Хотелось приложиться к заветной фляжечке, но он решительно подавил этот порыв. Ковёр позади, но дело далеко ещё не кончено. Тропа, прорезающая колючую чащобу узкая, под ногами — сплошная путаница корней и через десяток- другой шагов от спальника останутся одни клочья. Да и раненый не выдержит такого способа транспортировки — это вам не мягкая подушка мха, по которому груз скользил, как по свежевыпавшему снегу…
Егерь извлёк из ножен кукри, примерился срубить тонкое деревце — и увидел свисающую с ветки плеть «беличьих колокольцев». Стоит особым образом нажать на утолщение стебля и, самое большее, через час здесь будет почтовая белка. Пусть не Яська, пусть другая но она передаст послание в Сетуньский Стан или Новодевичий Скит. Через три-четыре часа — уж столько-то Седрик протянет, — прибудет помощь, и можно будет выдохнуть с облегчением.
«…нет, нельзя! Сетунец не зря просил не рассказывать о нём ни единой живой душе. За содержимым металлического кейса, упакованного в «Ермак», будут охотиться, не считаясь с усилиями, затратами и человеческими жертвами. А заодно — за теми, кто имел неосторожность к нему прикоснуться. А потому, подождём вмешивать посторонних…»
Сбоку от тропы послышалось услышал шуршанье и тихая возня. Предостерегающе взвыла
От неожиданности Сергей попятился. Зверюга была крупная — размером почти с леопарда. Украшенные кисточками уши прижаты к голове, из-под клыков (каждый в полтора его указательных пальца) вырывается клокочущий рык. Ясно: тут, в стороне от тропы, её логово, и не пустое, а с котятами, а значит, драться она будет отчаянно. Но — бросаться не спешит, надеется отпугнуть чужака…
Выхватить револьвер, пальнуть навскидку? Поди, попробуй, когда под правой рукой зажата жердь волокуши, а скрученный из верёвки жгут перекинут через плечо. До кобуры сразу не дотянешься — надо снимать петлю, опускать волокушу на землю — десятой части этого времени хватит тварюге, чтобы разорвать глотки обоим.
«…дотянуться до ножен на поясе, отбиваться врукопашную? Это даже не смешно…»
Он сосредоточился, включаясь, поймал взгляд зверя и заговорил: беззвучно, без слов, переводя на язык образов строки памятной с детства книги. Дополнив их универсальной, не дающей осечек формулой, обращённой к тому, что окружало, обнимало, охватывало со всех сторон, к чему он привык взывать в самые отчаянные, моменты своей егерьской жизни.
Казалось, ничего не изменилось — разве что, попритихла чуйка да чуть потускнели огоньки в жёлтых глазах. Рявкнув ещё раз, но уже беззлобно, для порядка, огромная кошка повернулась, тряхнула куцым обрубком хвоста и канула в путаницу колючек. Сергей перевёл дух — оказывается, всё это время он не дышал — и потащил волокушу дальше, спиной ощущая немигающий рысий взгляд.
III
Временную базу «водопроводчики» оборудовали на площадке, где встретили Майку. А что? Удобная, прочная рабочая площадка, объёмистое дупло-пещера. Есть, где разместить склад, а при необходимости — укрыться самим. На всякий случай, Люк распорядился перевесить несколько воздушных тропок, разобрать участок мостков — и всё, готово тайное убежище буквально в двух шагах от Офиса!