Забытые в небе

Легкий челн себе построю,

И в воде он будет плавать,

Словно желтый лист осенний,

Словно желтая кувшинка!..»

— Как Обрез-то старается, а? — крикнул командир «партизан». А когда мы у костра поём — не подтягивает, молчит! Помнится, как-то раз Мехвод завёл «Конармейскую»…

— Это которая «Помнят псы-атаманы, помнят польские паны…»?

— Она самая. Так он стал орать свою «Ще Польска не згинела».

Только Мехвода разве ж переорёшь, особливо под серьёзный стакан?

Чуть не сцепились тогда…

— Эй, на дредноуте! — донеслось с пироги. — Мы пробежимся вперёд и подождём вас за Бородинским Мостом. А а то терпежу нет плестись за этой шаландой.

Ударили вёсла и пирога полетела стрелой. За ней, словно пенные усы на воде, разбегались по сторонам строки великого Лонгфелло:

«…дай корней своих, о Тэмрак,
Дай корней мне волокнистых:
Я свяжу свою пирогу,
Так свяжу ее корнями,
Чтоб вода не проникала,
Не сочилася в пирогу!.."

II

Жёсткий пожарный шланг выскользнул из онемевших пальцев, и Сергей, проделав в полёте кульбит, Сергей, словно в рыхлый, пушистый снег, свалился в двухметровые наслоения Ковра. Вставать было нелегко — без ковроступов ноги по бёдра проваливались в буро- зелёную губчатую массу.

Продырявленный баллончик со спорами угодил в самый центр Пятна. От места падения, словно от камешка, брошенного в пруд, разбежалась круговая волна — там, где она прошла, зелёно-бурая хищная плёнка превращалась в рваные, ломкие чёрные лоскутья.

«…остатки Пятна. Главного, мать его, хищника на Ковре — во всяком случае, на поверхности…»

Сергей осторожно потрогал лоскут кончиком рогатины — тот рассыпался пылью, оставив запах сушёных грибов.

«…точно, грибница и есть. Молодчина, Яша, в кои-то веки придумал что-то полезное!.."

Седрик лежал неподвижным кулём, весь засыпанный тонким чёрным прахом. Сергей потряс его за плечо — в ответ раздался сдавленный, полный мучительной боли, стон — перевернул на спину и выругался. Лицо сетуньца выглядело так, словно в него плеснули крепкой кислотой. В определённой степени, подумал егерь, так оно и есть: пищеварительный фермент, вырабатываемый Пятном, не зря имеет сильный кислотный запах. Кожа на щеках, скулах, на лбу слезала клочьями, на месте глаз язвы, наполненные кровавой слизью. Пострадало не только лицо — одежда Седрика (он, как и прочие обитатели Сетуньского стана, предпочитал жилеты- безрукавки из кожи) разъедена до дыр, и в них видны белёсые пузыри, как после ожога второй степени.

— Хр-р… — просипел Седрик. — Пристре… …аха… ли, Бич…. боль…хр… но… как же… хр-р-р… больно…

Сергей его не слушал. Проваливаясь в мох по бёдра, он добрёл до «Ермака», вытащил из-под клапана аптечку.

«…так… заживляющие мази… обезболивающий эликсир… мало, мало — с него словно кожу заживо содрали, и даже не содрали, хуже — судя по всему, остатки фермента ещё продолжают пожирать плоть — вон, как пузырится голое мясо на щеках…»

Рука нащупала баночки из толстого стекла. Внутри — что-то вроде ярко-зелёного геля, в котором плавают мелкие волокна.

«…слизни. Если уж они не помогут, то ничего не поможет. Правда, у Седрика наверняка есть и свои эликсиры — но кто знает, как они действуют? Сам-то он ничего сейчас не скажет…»

Слизней Сергей наложил сетуньцу на лицо — они сразу тали похожи на изысканную косметическую маску. Срезал кожаного жилета, осторожно полил водой из фляги кислотный ожог на груди. Седрик дёрнулся, выгнулся в мучительной судороге.

— …Потерпи, брат, ещё чуть-чуть. Скоро станет легче, клык на холодец…

Острием ножа вскрыл один за другим волдыри — из них полилась мутно-жёлтая жижа — и наложил слой заживляющей мази.

На кисти сетуньца смотреть не хотелось. Сергей покрыл окровавленные, без единого лоскута кожи, пальцы, остатками мази и замотал бинтом.

«…ну, вот и всё. Пора выбираться. Для начала — прочь с Ковра…»

Он извлёк из «Ермака» спальный мешок, уложил на него сетуньца — на каждое движение тот отзывался стонами и зубовным скрежетом — и ползком, пятясь, поволок по запорошенному чёрным прахом мху. Мелькнула мысль — так в старых фильмах про войну таскали на шинелях раненых…

Наблюдая за действием споры, Сергей отметил, что у изобретения доцента Шапиро имелся некий ограниченный ресурс действия. Чёрная волна кое-где не добежала до краёв Пятна — затухла, угасла, оставив по контуру разрозненные лужицы— уже неопасные, размером не больше газетного листа. Проползая мимо одного из таких ошмётков, егерь остановился, достал баночку из-под слизня. Осторожно действуя кончиком кукри, он отделил маленький клочок пятна, утрамбовал в ёмкость и плотно заткнул притёртой крышкой. После чего долго вытирал лезвие о мох.

«…отдам Яше. Путь изучает, миколог хренов. Глядишь, и статейку тиснет в каком-нибудь научном журнале, порадуется…»