Женщина-пристав вышла, сказала, что пришла моя очередь, и спросила, в порядке ли я. Я ответил, что да. Она ввела меня в зал суда и сказала: «Видите стул вон там? Идите и садитесь на него». Я пошел и сел прямо перед огромной стопкой документов. Вдруг кто-то прокричал гремящим голосом из задней части зала суда: «Стойте, пока судья не скажет вам сесть!» Это было явно сказано мне. После этого все стало еще хуже.
Я не могу в подробностях рассказать, что происходило в зале суда в тот день, но всем было все равно, что я хороший человек, ежедневно спасающий жизни. На большинство вопросов я отвечал: «Простите, но я не помню». Я чувствовал себя виноватым из-за того, что ничего не мог вспомнить, поскольку мне казалось, что я никому не помогаю: ни защите, ни обвинению. Никто не предупредил меня, какие вопросы могут задать. Что еще я мог сказать, кроме правды? Прошло больше года, и многие детали стерлись из моей памяти.
Когда я выходил из зала суда, мы с Полом разминулись. Приблизительно через десять минут Пол вернулся в комнату ожидания. Он казался совершенно спокойным, в то время как я выглядел так, словно меня только что отпустила испанская инквизиция.
Пол спросил: «С тобой все нормально, друг? Все было не так страшно!»
Понятия не имею, почему я подвергся напряженному допросу, а Пол нет, однако у меня есть одно объяснение: у Пола была привычка делать вид, что жизнь проще, чем она есть на самом деле.
Позднее полицейский сказал нам, что мужчина, который был в доме, покончил жизнь самоубийством. Я предполагаю, что он перерезал пуповину, положил ребенка в пакет, а затем совершил суицид. Именно поэтому дело так и не было передано в уголовный суд. Мы никогда не узнаем, почему он решил сделать это. Старшего ребенка передали социальным службам, и суд должен был решить, потеряет ли женщина его навсегда. Я так и не узнал, чем все закончилось, но это к лучшему. Естественно, мозг требовал ответов, но я рад, что не получил их, ведь все еще находился в процессе выздоровления. Возможно, я научился это делать на подсознательном уровне. Мне не стоило играть в судью и присяжных.
Тот вызов был странным, но вполне типичным. Вот мы едем к пациентке с вагинальным кровотечением, через минуту находим окровавленную женщину в ванне, еще через минуту узнаем, что где-то в доме должен быть младенец, а потом я даю в суде показания о том, чего не видел.
Я не сказал о том, как удивительно было видеть ту женщину живой и здоровой. Я внес свой вклад в спасение ее жизни, и это главное. Меня очень обрадовала мысль о том, что я хорошо выполнил свою работу. Оставалось лишь надеяться, что суд примет верное решение в отношении ее старшего ребенка и его жизнь будет счастливой.
Как и после того вызова, который стал причиной моего ПТСР, я не обсуждал этот вызов и последующий суд с Полом. Он был парнем, который шел по жизни легко, и я думал, это значит, что он просто сильнее меня. После суда мы перестали работать в паре. Мы остались близкими друзьями, но оба считали, что нам стало слишком комфортно в компании друг друга, а это может сыграть злую шутку на работе. Мы также думали, что постоянное нахождение бок о бок может отрицательно сказаться и на нашей дружбе вне работы.
Через некоторое время после суда я бегал по ночному клубу, помогая организовать мероприятие, которое привлекло бы еще больше внимания к психическому здоровью работников экстренных служб. Я продолжал работать в скорой помощи и не знаю, как смог выкроить время на подготовку к мероприятию, однако очень хотел, чтобы это была потрясающая ночь. Пока я суетился, устраняя последние недочеты, мне позвонил менеджер. Он сказал, что Пол – нерушимая стена, которая была рядом со мной в самые тяжелые моменты, совершил самоубийство.
Очень легко сконцентрироваться на личных проблемах и перестать замечать проблемы других. Даже если эти другие близки к самоубийству…
Сначала я решил, что это очередная дурацкая шутка Пола. Я ожидал от него подобного, после того как услышал его истории. Затем я решил, что менеджер, вероятно, ошибся и говорит о другом Поле. А когда наконец осознал, что это правда, я был шокирован. Я почувствовал себя жутким лицемером, и меня накрыла волна вины. Пол знал, что со мной происходило, потому что я сам рассказал ему об этом, однако никто не знал, что чувствовал Пол. Когда я спросил его, как он справляется, он ответил, что нормально. Когда я рассказал ему, что начинаю кампанию по привлечению внимания к психическому здоровью, он пожелал мне удачи и отказался участвовать. Я не стал с ним спорить и копать глубже. Я убедил себя, что Пол проработал увиденное и что он просто сильнее меня. Все то время, пока я вкладывал душу в привлечение внимания к психическому здоровью сотрудников скорой помощи и призывал людей высказываться, мой старый друг падал в пропасть, которая в итоге его поглотила.