Выбраковка

— Ты в России, парень, — сказал Гусев. Смотрел он только на Ивана, прямо в глаза. — Подумай об этом на досуге. Вспомни историю этой страны. Постарайся нащупать хоть малейший контакт с её пульсом. А не получится, так мой тебе совет — вали в свой Израиль и никогда не возвращайся назад.

— Разве Иван еврей? — спросил Валюшок, когда они с Гусевым уселись в машину и ведущий расслабленно закурил.

— Почему еврей? — удивился Гусев.

— Ну, ты сказал — вали в свой Израиль…

— А-а! Это я так. Просто шпилька. Ваня полагает, мне неизвестно, какой он махровый антисемит. Не читал такую брошюрку — «Кремлёвские звёзды Сиона»? И не читай. Его работа. Думает, в Агентстве и этого не знают. Ха! А туда же — европейца из себя корчит, правозащитника. Щ-щенок. С удовольствием бы его шлёпнул при задержании, Майю только жалко.

— Это ты так говоришь, чтобы пар выпустить, — сказал Валюшок убеждённо. — Я же тебя знаю, Гусев. Хотя ты, оказывается, и не Гусев.

— Да Гусев я, расслабься. Конечно, тому Гусеву я не родственник. Это Иван промахнулся. Что вновь доказывает, какой он болван и непрофессионал.

— Может, и Птицына тоже не было? Слушай, ведущий, ты вообще предупреждай, когда тебе можно верить, а когда не стоит.

Гусев повернулся к Валюшку и крепко взял его за отворот куртки.

— Когда я говорю с тобой, верь каждому слову, — чуть ли не приказал он. — Когда я разговариваю с потенциальным браком, можешь не верить ничему. Такой расклад тебя устроит?

— Устроит. Так был Птицын или нет?

— А садись-ка ты, мил друг, за баранку, — оборвал Валюшка Гусев. — На работу пора.

Они поменялись местами, Валюшок повернул в замке ключ. Гусев молча курил, глядя в окно. И подал голос, только когда машина заехала на парковку во дворе офиса Центрального.

— Его настоящая фамилия была Лебедев, — сказал он. — Лебедев Павел Леонидович. Вот так. По-моему, близко — Лебедев, Птицын, особой разницы нет. И тот, и другой… с крылышками. Если кому-нибудь расскажешь — убью.

Глава восемнадцатая

Такое положение дел — сочетание любви и страха — как нельзя лучше соответствовало планам Влада. Тому, кого боятся и в то же время любят, легко собрать армию.

В подвальном тире громогласно препирались Данилов и Мышкин.

— Не моя это дырка! — кричал Мышкин, потрясая в воздухе размочаленной мишенью. — Это ты, гад косой, так сказать, запузырил!

— Ты ещё скажи, что нарочно!

— А-а, значит, нарочно!

— Да у нас же патроны под счёт, дубина! Ты сам и пересчитывал!

— Я-то, так сказать, пересчитывал. А кое-кто, так сказать, потом ещё ковырялся, заело у него, так сказать, видите ли!

Гусев осторожно втёрся между двумя здоровяками.

— Третейского судью вызывали? — спросил он. — Туточки я. Такса — по стакану с рыла. Судить буду строго, но справедливо.

— О! — расплылся в улыбке Данилов. — Здорово, Пэ. Добрался-таки до своего друга Шацкого? Поздравляю.

Мышкин раздражённо отшвырнул в сторону мишень.

— Пэ, этот снова мухлюет, зараза, — пожаловался он. — Влепил мне дырку в самое, так сказать, «молоко».

— И ни в какое не в «молоко». Чистая семёрка… Или шестёрка. Расслабься, это ничего. Бывает…

— Ну что мне его обыскивать, что ли? Откуда я знаю, может, он лишний патрон в заднице, так сказать, прячет…

— Ты мои выстрелы считал?! — заорал Данилов. — Считал или нет?!

— Встали, значит, на позицию, а он возится, перекос у него, видите ли… Двадцать раз затвором щёлкал!

— Ребята, на полтона ниже, а? — попросил из-за стола в углу инструктор. Он разговаривал по телефону. — Мне жена звонит, имейте совесть.

— Ты ему сколько, так сказать, патронов выдал?

— Сам знаешь, обоим поровну. Мышкин, я тебя умоляю… Что? Маш, извини, у меня тут сумасшедший дом на тренировку приехал… А?

— Это наглая, так сказать, подлая и циничная выходка, достойная всяческого осуждения! — провозгласил Мышкин. — Короче, Пэ, скажи, что ты его осуждаешь.

— Данила, я тебя осуждаю, — послушно сказал Гусев. — С ног до головы. В следующий раз стреляй хуже, чтобы коллеге Мышкину было не так обидно.

— У коллеги Мышкина просто руки дрожат после вчерашнего, — парировал Данилов. — Он сначала в тренажёрном зале переусердствовал, а потом за столом окончательно надорвался. Ничего, бывает…

Мышкин сунул Данилову под нос внушительный кулачище.

— Я могу толкнуть двести кило, — сказал он, — а потом выпить два литра. И у меня ни один пальчик не дрогнет.

— Так сказать, короче, значит, — напомнил Гусев. — Мышкин, ты, когда волнуешься, напрочь выходишь из образа. Ты, наверное, когда стрелял, тоже волновался. Так сказать.

Мышкин почесал в затылке.

— Я правда лажанулся? — спросил он уже вполне мирно.

— Ты просто немного отвлёкся, — утешил его Данилов. — У тебя был какой-то отсутствующий вид. И потом, это всё-таки твёрдая шестёрка. Или даже семёрка.

— Кажется, третейский судья больше не нужен. Так где мои два стакана? — напомнил Гусев.

— Две собаки, — бросил Мышкин. — Данилу опять послали, так сказать, псу под хвост.