Выбраковка

Подполье своему формальному определению не соответствовало, вольготно разместившись на пятом этаже. Пустили выбраковщиков без всяких кодов и паролей. Хмурый парнишка в засаленном свитере открыл дверь, тут же повернулся к гостям спиной и исчез в глубине квартиры.

— Майя Захаровна! — позвал Гусев. — Ау, где вы?

— Сюда! — позвали с кухни. — Сюда заходите.

Валюшок огляделся и сразу понял, что его так удивило с первого мгновения — в квартире не было межкомнатных дверей. Сняли, наверное, для экономии места. В самих комнатах оказалось великое множество компьютеров, и за каждым кто-то сидел, треща клавишами. А кое-кто при этом ещё и говорил, так что шума хватало. Стены едва-едва просматривались под наслоениями разноцветных плакатов, а сами плакаты были варварски залеплены исписанными от руки бумажками. «То ли редакция, то ли информационное агентство, — догадался Валюшок. — Всё шутит со мной Гусев».

На кухне разливала по кружкам свежезаваренный кофе усталая крашеная блондинка лет пятидесяти с одутловатым лицом и сигаретой в зубах.

— Я так и знала, — сказала она. — Куда это ты запропастился, Пэ?

— Да всё политических расстреливаем. — Гусев без приглашения уселся за стол и махнул Валюшку — присоединяйся.

— Садитесь, молодой человек. — Хозяйка, не отрываясь от своего занятия, ногой подвинула Валюшку стул. — Значит, ты уже не в резерве, Пэ. Ну-ну.

— Снова работаю. Знакомьтесь, Майя Захаровна. Алексей Валюшок, суперагент, гроза преступности. Страшный человек, зубодробителен и сногсшибателен. В первый же день уконтрапупил троих заезжих бандюков. После чего почил на лаврах и уже месяц груши околачивает.

Страшный человек суперагент Валюшок тоскливо вздохнул и опустил глаза. Позорную историю, приключившуюся в сауне, он до сих пор без содрогания вспомнить не мог.

— Майя, — коротко представилась женщина. — Ничего, Алексей, привыкайте. У вашего коллеги Пэ Гусева отвратительная манера напоминать людям об их промахах при каждом удобном случае. Посидите, мальчики, я сейчас.

Она взгромоздила кружки на поднос и унесла кофе в «редакцию».

— Это что? — спросил Валюшок громким шёпотом.

— Это газета «Эхо Москвы», — таким же шёпотом объяснил Гусев. — И её издатель.

— А-а… — Валюшок кивнул, припоминая. «Эхо Москвы», газета, ставшая правопреемницей закрытой некогда радиостанции, действительно выходила в своё время нелегально. Теперь её продавали из-под полы, хотя и не особенно скрываясь.

— И как она… оно… — Валюшок неопределённо поболтал в воздухе ладонью.

— Прежняя редакция вся уехала, когда открылась граница. А Майя осталась и вот, работает. У неё маленький заводик в пригороде — то ли зажигалки одноразовые, то ли что-то в этом роде, и вся прибыль идёт на содержание газеты. Агентство тётку попугало сначала, а потом отвязалось…

— Ты пугал? — перебил Гусева гордый своей догадливостью Валюшок.

— Не-ет, что ты! Я бы и не согласился, наверное. Кажется, Мышкин здесь оружием бряцал. Или Данила. В общем, кто-то из старичков. Но тут сверху пришла команда — отстать, забыть. Нашему правительству даже тогда нужна была приличная антиправительственная газета. А сегодня просто необходима. Я думаю, их со дня на день вообще легализуют. Надвигается свобода печати, дружище. Да и прочие свободы тоже. Совести, например. Между прочим, как у тебя с совестью, Лёха?

— Ты про что? — Валюшок подозрительно втянул голову в плечи. Уж больно жёстко Гусев задал вопрос. С холодными-прехолодными глазами.

— Шутка. — Гусев мгновенно преобразился и снова был уже прежним, расслабленным и каким-то домашним. Он уютно облокотился на стол, закинул ногу на ногу — видно было, что ему здесь хорошо. — Расслабьтесь, ведомый. Если нет ощущения, что с совестью непорядок, значит, таковой отсутствует. Интересно, тебе в принципе нужна свобода совести?

— Это в каком именно контексте?

— Хороший вопрос. Майя, — обратился Гусев к вернувшейся с опустевшим подносом женщине. — Объясните-ка нам, сирым и убогим, что такое свобода совести.

— Тебе-то зачем? — огрызнулась Майя. — Ты же бессовестный, Пэ.

— Я?! Нетушки. Я каждый раз, как диссидента к стенке поставлю, целую ночь потом уснуть не могу. Всё стоит перед внутренним взором этот жёсткий бескомпромиссный последний взгляд, которым противник фашистского режима насквозь прожигает мелкую душонку палача…

— Гусев! — перебила его Майя. — Фантазёр! Ты хотя бы раз кого-нибудь расстреливал?

— Вы так говорите, как будто вам приходилось, — надулся Гусев. — Конечно, не расстреливал. У меня нервная организация неподходящая. Я по жизни не палач, я шериф. И вообще, насколько помнится, смертную казнь в Союзе отменили ещё шесть лет тому. Как новый порядок воцарился, так её и отменили.

Майя по новой зарядила кофеварку, прикурила очередную сигарету и уселась напротив Гусева, внимательно его разглядывая.

— Устал ты, Пашка, — сказала она. — И шутки у тебя плоские, и сам ты какой-то… Будто под каток попал.