Выбраковка

Квартира была двухкомнатная, и из наглухо закрытой спальни («Детской», — поправил себя Гусев) не доносилось ни звука. Обстановка в доме оказалась скудной и даже ветхой, а главное — на всех предметах лежал дух тяжёлой и затхлой неухоженности. Гусев огляделся и почувствовал, в чём дело. Здесь свила гнездо лёгкая и почти неявная душевная болезнь хозяйки, неопасная для окружающих, но страшно отразившаяся на судьбе её сына. А скорее всего — и послужившая для мальчика поводом родиться.

— Мы присядем, — сказал Гусев. Древний обтрёпанный диван заскрипел под его тяжестью. Валюшок садиться не стал, а прислонился спиной к дверному косяку. Женщина тоже осталась стоять, прижав руки к груди и опустив глаза.

— Вера Петровна, — начал Гусев. — Прежде всего давайте определим главное — наши отношения. Поймите, АСБ пришло к вам без намерения совершать насилие и уж тем более — ломать ни в чём не повинную мебель. Помогите нам, пожалуйста, а мы постараемся никак не ущемить ваши конституционные права.

— Что вам нужно? — процедила женщина, не поднимая глаз.

— Я сейчас позвоню, и через несколько минут придёт наш медицинский эксперт. Позвольте ему осмотреть мальчика, который находится в этой квартире.

Женщина оказалась не настолько безумна, чтобы сделать вид, будто никакого мальчика здесь нет. Похоже, она понимала, с кем имеет дело. И, может быть, даже испытывала лёгкое облегчение от того, что ситуация близка к разрешению. Как преступник, который годами носит в себе ужас перед тем, что однажды его догонит Гусев. И смотрит в дуло игольника глазами, которые так и твердят: «Наконец-то!»

Женщина не сказала: «Его здесь нет». Она спросила:

— Зачем?

— У Агентства есть основание полагать, что вы нарушаете федеральный закон о правах детей.

— Как я его нарушаю?

— Начнём с того, что ребёнок находится у вас в квартире словно под арестом, он лишён возможности общаться со сверстниками и посещать школу.

— Это неправда!

— Что неправда?

— Он получает образование. Прекрасное образование.

— Чему вы его учите? — спросил Гусев, стараясь не морщить презрительно нос. — Ботанике?

Женщину слегка передёрнуло. Тяжело ощущать, что некто знает всю твою подноготную. И вдвойне тяжело, если это человек с правом на убийство.

— Он читает. Он прекрасно читает.

— Замечательно. Но он совершенно один. Никто, кроме государства, не вправе изолировать человека, особенно ребёнка.

— Он не один! — воскликнула женщина. — Вы ничего не понимаете!

— Да, он с вами. Но вы, как педагог, не можете не знать, как важно для ребёнка социализироваться. В кого вы хотите его превратить? В Маугли?

Женщина принялась истерично ломать себе пальцы, но с места не сдвинулась. У неё была очень сухая безгрудая фигура, и простенькое домашнее платье висело на ней, как на вешалке.

— Послушайте, Вера Петровна. Давайте для начала сделаем так. Я загляну буквально одним глазом, — Гусев ткнул пальцем через плечо, — а потом мы продолжим разговор. Уверен, вместе мы что-нибудь придумаем.

«Чем чёрт не шутит, — подумал он. — Вдруг тут какая-нибудь дикость, и парень ещё не до смерти изуродован мамочкой. Что я понимаю в нервных заболеваниях? Да ничего. Я моментально вижу — псих человек или нет, нахватался опыта. Но насколько псих — это для меня тёмный лес. Вдруг у неё парень от рождения нормальный, а она просто по каким-то безумным соображениям решила спасти его от общества, в котором больше нет преступности и у каждого есть работа?»

— Нет! Я не позволю! — В голосе женщины не было уверенности, она произнесла это на голом импульсе, только чтобы обозначить позицию.

Гусев очень медленно достал игольник и положил его рядом с собой на диван. «Беретта» висела у него глубоко за пазухой, женщина не могла заметить пистолет. Гусев ничего такого не опасался, просто расстаться с обеими пушками сразу он не согласился бы даже за миллион «новыми», по курсу один рубль на один «юрик».

Да и за сто миллионов не смог бы, наверное.

— Видите, — сказал он. — Вот моё оружие. А я — встал и пошёл. На секунду.

Женщина дёрнулась было, но тут негромко кашлянуло железобетонное изваяние Валюшка. И женщина сдалась. А Гусев крадучись прошёл к детской, приоткрыл дверь и заглянул. Только на секунду.

Мальчику, наверное, достался красивый отец. Да и у самой училки, если присмотреться, черты лица были очень правильные. Чересчур, до совершенной некрасивости. Это мог бы получиться очень славный мальчик. Сейчас, резко повернувшись к Гусеву, он уронил слюну с уголка рта, что-то пробормотал и уставился на выбраковщика скошенными к переносице глазами. Сидя на ковре среди разбросанных игрушек — очень качественных игрушек, вот почему так бедно в квартире, — мальчик не шевелился, но Гусев и без того знал, какие у него движения. Резкие, ломаные, с плохой координацией. Гусев уже видел таких детей. В прошлый раз был такой же пацан, только поменьше.