Выбор сердца

— Да, папочка, я даже альбом с фотографиями с собой прихватил, чтобы лучше вспоминалось. — И добавил: — Это мне мама посоветовала.

Антон протянул альбом матери. А та, как будто боясь обжечься, тут же отдала его Астахову.

— У тебя замечательная мать. Я даже иногда думаю, что с мамой тебе повезло больше, чем с отцом.

— Да? А я так не думаю, — сказал сын, ехидно глядя на Тамару. — А я думаю, мне повезло с обоими. Особенно с отцом. По крайней мере, мама меня в этом убеждала.

Но Астахов, не понимая двойных смыслов в словах Антона, оживленно рассматривал альбом.

— Вы посмотрите, вот в детстве Антон на меня был больше похож, чем сейчас.

Антон тут же хотел еще что-то сказать, но прикусил язык.

Лицо у Тамары побледнело. Казалось, еще чуть-чуть, и она упадет в обморок.

Антону стало жаль ее. “Пожалуй, с нее хватит, — решил он. — Она сегодня уже сполна получила”.

— Смотри, смотри, экий ты здесь, — воскликнул Астахов, указывая на какой-то снимок. — Сынок, иди сюда. Пересядь поближе.

Антон подвинул стул к отцу.

— Смотри. Вот на отдыхе. Сидишь такой, сердит на весь белый свет. Интересно, почему? А, вспомнил, мы тогда в дельфинарий опоздали.

— Да. И мама здесь грустная, как сейчас.

— Ну еще бы, ты ведь тогда чуть не утонул. Полез за мячом.

— А кто же меня спас?

— Угадай! — гордо сказал Астахов. — А ты молодец. Хоть и маленький, но почти не испугался. Да, хе-хе, когда я тебя достал, рыдал, пищал. Ужас! Кричал, что тебе мячик не позволили взять. А через пять минут был веселый, как ни в чем не бывало.

— Да. Он был совсем маленький, — мрачно сказала Тамара. — А маленькие дети быстро все забывают. К счастью…

Так и листали альбом. Астахов болтал без умолку. Антон вставлял свои реплики. То невинные, то злые. Тамара в основном молчала.

Время прошло незаметно (для всех, кроме Тамары). Поднимая бокал “на посошок”, Астахов сказал:

— Ну что ж, мои родные. Хочу сказать совершенно откровенно. Антон, ты… Ты просто молодец, что вытащил нас сюда. Нам действительно нужно чаще вместе собираться. Потому что у нас… замечательное семейство. Спасибо за такой вечер! Спасибо вам, спасибо “Волге”! Пошли домой…

* * *

Что за ужас — похмелье!

Насколько Максим помнил свои студенческие годы, тогда все было иначе. А сейчас — просто страшно. Голова — чужая. И вообще, такое впечатление, что смотришь на себя со стороны. И чувствуешь себя со стороны. Причем чувствуешь хреново.

Да тут еще Палыч зудит, будто издевается. Заинтересованно цитирует из какой-то книжки то разновидности белой горячки, то всякие похмельные синдромы. А на все попытки возразить отвечает: “Не-не, Максимка, это ж очень важно — научно знать, что в тебе происходит! Слушай…”

Максим дополз до своего номера, позвонил Астахову, попросил у него разрешения поработать сегодня дома (то есть в гостинице), благо, компьютер с Интернетом есть. Николай Андреич разрешил, ничего не заподозрив.

Но и дома не работалось. Вместо экрана Максим уставился на портрет Кармелиты и все никак не мог отвести от него глаз. Холст, как воронка, втягивал его взгляд.

В сотый раз Максим сел за клавиатуру.

И в сотый раз вскочил, понимая: нет, ни черта не получится. Снял портрет со стены, завернул его в старые газеты. И пошел к Свете.

* * *

У матери Люцита ничего не разузнала. Обидно. Потому что чувствовалось, что Земфира знает все, но рассказывать не хочет. Молчит. Слово, данное Рами-ру, дороже дочери. Но Люцита не позволила себе вспылить, до конца разыграла роль прилежной доченьки.

А потом задумалась. Вот полнолуние уже наступает, а она так ничего не разузнала. Страшновато. Рыч — такой человек, с которым лучше не ссориться. Того и гляди, вместо Кармелиты ее прибьет.

Думай, Люцита, думай. Ну не может быть, чтобы никто ничего не знал об этом золоте.

Хотя почему не может, может, конечно. Говорить-то об этом золоте все любят, а вот знать о нем… Могут и не знать.

Кстати, а от кого она, Люцита, узнала о цыганском золоте? Девушка перебрала всех. Весь табор в памяти просеяла. И все-таки вспомнила! Степан! Вот кто еще в детстве рассказал ей обо всем! Говорят, у него дед чуть ли не колдун, был как-то с этим золотом связан.

Но Степан свой, таборный, кочевой. А золото где-то тут. Значит, только кто-то из местных о нем знать может.

И тут Люцита вспомнила еще один фактик. Как-то в табор приехали Сашка и Халадо. И пошли они именно к Степану! Втроем шушукались в сторонке. А потом поехали к Зарецкому. Да-да, она точно помнит: шушукались они самым таинственным образом. И когда женщины поближе подходили, разом умолкали.

Итак, Сашка, Степка, Халадо.

Кого-то из этих троих разговорить нужно.

Ну Халадо можно сразу отбросить.

А вот Сашка и Степка — говорливые.

* * *

Света обрадовалась Максиму:

— Привет! Кофе будешь?

— Нет, спасибо, я на секундочку.

— Значит, будешь, — и она засуетилась вокруг кофеварки. — А что это у нас в руках?

Максим почувствовал, что еще не созрел, чтобы выложить, зачем пришел. Положил сверток на пол, потом взял чашку с обжигающим кофе и подошел к рабочему столу. Над чем это она работает? Засмотрелся. Интересно. Ярко. Но все в меру, не безвкусно.