Выбор сердца

— А тем, что сегодня я для себя окончательно решил, что хочу соответствовать. Понимаешь, как ты говоришь, — “изображать и соответствовать”. Причем неМ горю, а Астахову.

— Это твое право. Астахов — достойный человек. Соответствуй ему, если сможешь. Но мне все равно обидно, что ты так к Игорю…

— Чушь! У меня с ним нет ничего общего. Он никто! Вон, посмотри.

Антон бросился к фотоальбому, лежащему на столе. Начал лихорадочно листать его.

— Посмотри! Кто все это время был рядом со мной? Кто спас меня, когда я тонул? Кто помогал учиться, в институт поступать? Кто?

Тамара закусила губу.

— Молчишь? Кто готов был горы свернуть для меня? Все это был Астахов. Вот, смотри на фотографии. Везде я, ты, Астахов… Вот я, вот Астахов… Вот ты.

Антон громко захлопнул альбом.

— А где твой Игорь? Я его презираю. Кто он такой?! На что он сподобился, кроме того, чтобы похныкать в твою жилетку? Пардон, в твой пиджачок, который сам же с тебя и снял!

Силы покинули Тамару. Она разрыдалась. Антон сначала застыл. Потом ринулся к двери, закрыл ее. И после этого бросился к маме:

— Ма! Ма! Перестань! Ну пожалуйста. Прости меня! Не слушай, что я говорю. Просто мне очень больно. За тебя же больно. Мам, ну прости.

И он сам начал плакать вместе с ней.

Но когда оба успокоились, примирения все равно не получилось. Тамара по-прежнему смотрела на него с испугом. А он на нее с горечью.

Уходя, Антон сказал:

— Я горжусь своим отцом! Астаховым. И горжусь своей фамилией. Астахов. А тебя я осуждать не вправе. Это твоя жизнь и решать тебе. Только знай… Разрушать нашу семью я никому не позволю: ни тебе, ни какому-то Игорю.

Когда захлопнулась дверь, Тамара опять расплакалась.

* * *

Света собрала изрезанный портрет Кармелиты. Хотела выбросить ошметки. Но стало так жаль свою работу! Сложила кусочки холста в пакет, перевязала его и подписала: “Портрет Кармелиты”.

Заправила в планшет чистый лист. Почувствовала, что в душе накопилась боль, требующая выхода. Взяла уголек, занесла его над чистым листом бумаги.

И вдруг вспомнила. Как же недавно и как давно это было! Табор Бейбута только приехал в Управск. Цыганки, и среди них Кармелита, рассыпались, как горох, по набережной. Она, Света, подошла к подружке, как договаривались, чтобы погадать. Все это казалось веселой игрой. До тех пор, пока Кармелита не посмотрела на нее долгим, понимающим, всевидящим цыганским взглядом: “Жених твой рядом ходит, а ты его не видишь. Зачем на других глазками стреляешь? А?”

Светка тогда замерла на секунду, очень уж серьезно, по-настоящему, все это прозвучало. Но потом встряхнулась: что за глупости! Это же игра. Они же заранее обо всем договорились. Нужно было просто помочь подружке.

А Кармелита тогда продолжила: “Девочка ты красивая, общительная, веселая. Ишь, какая шустренькая. Смотрю, женишка хочешь найти богатенького? Э-эх… Зачем богатого? Верного искать нужно! Ой, красавица. Злодейка хочет у тебя суженого увести… Но не волнуйся. Нет сил против любви. И жених с любимой останется… Все, что знала, сказала…”

Вот и разберись, кто здесь кто…

Что если богатый да неверный — Антон? А суженый, смешно сказать, — Максим… Кто ж тогда злодейка? Сама Кармелита.

Глупости!

Света постаралась вытряхнуть все эти мысли из головы.

Но уже через мгновение забыла обо всем, потому что рука с углем начала быстро выводить на бумаге смелые линии, одну за другой.

И из всей этой россыпи вскоре возник портрет.

Портрет Максима.

* * *

Степка, зараза, Люците ничего не сказал. Вообще ходил обиженный. Хотя его, конечно, тоже можно понять. О своих нежных чувствах он ей давно уже поведал. А она — ноль внимания. Все за Миро безнадежно увивается. Да тут, в последнее время, еще и Рыч за ней ходит…

В общем, молчал Степка, как разведчик. Но по одному его таинственному виду Люцита поняла, что правильно копает.

И снова она крепко и надолго задумалась. Хорошо бы еще что-то припомнить из тех дней. Вот чем, например, каждый из этой троицы — Степка, Сашка, Халадо — тогда занимался? Надо же, напрочь из головы вылетело… Хотя…

Кажется, да нет — точно! Точно, именно тогда гад-жо на цыганское кладбище покушались. И его охраняли по очереди. Но как-то не сильно по очереди. Героический Сашка чаще всех на кладбище отирался. За это все его и хвалили.

Стоп! Вот оно — кладбище!

А что? Самое подходящее место для хранения золота. Только где оно там может быть? Кладбище большое, да еще и в темноте можно не заметить, пропустить момент, когда Баро тайник откроет. А ведь полнолуние одну ночь длится. Пропустила — и жди потом целый год полнолуния после Ивана Купала.

Нет, точно нужно с Сашкой поговорить — на него вся надежда.

А Сашка — душа-человек — все надежды оправдал. Ежеминутно повторяя “а то!”, все выложил. И то, как увидел он таинственное свечение в склепе, когда туда Баро заходил. И как испугался… то есть нет, не испугался, а просто заинтересовался. И побежал к кузнецу Халадо советоваться. А потом уж, вместе с ним, к Степке. И как, наконец, все вместе, втроем пошли к барону с требованием рассказать, что это за ерунда такая таинственная…