— Так вот, тогда я сказала себе: «Где бы я спрятала здесь вещи, которые никто не должен найти?»
— Что ж, — заметил Томми, — очень логично.
— И тогда я стала мысленно перебирать места, подходящие для этого. Первое, что пришло мне в голову, были внутренности Матильды.
— Прости, не понял.
— Внутренности Матильды. Игрушечной лошади. Я же тебе о ней рассказывала. Она из Америки.
— Здесь действительно много вещей из Америки, — заметил Томми. — Лавровишневая вода ведь тоже оттуда.
— Так вот, старина Исаак рассказал мне, что у лошади есть дыра в животе — так это и оказалось, и она была полна странными обрывками бумаги. Но ничего интересного. Хотя это именно то место, где можно было бы легко спрятать что угодно.
— Согласен.
— Ну и, конечно, Любимая. Я еще раз ее осмотрела. У нее достаточно старое сиденье, покрытое выцветшей материей, но под ним тоже ничего не оказалось. Чьих-либо личных вещей тоже не наблюдалось. Поэтому я опять задумалась. Ведь у нас еще оставались книжные полки и книги. А люди иногда что-то прячут в книгах. А ведь мы еще не кончили разбирать книги в комнате наверху, правильно?
— А я думал, что мы закончили, — с надеждой в голосе сказал Томми.
— Не совсем. Осталась еще нижняя полка.
— Ах, эта… ну это совсем просто. Там же не надо ставить стремянку, чтобы до нее дотянуться.
— Правильно. Поэтому я поднялась в ту комнату, уселась на полу и просмотрела книги на нижней полке. Большинство из них оказались проповедями. Чьи-то древние проповеди, записанные методистским священником. Они были совсем неинтересные, поэтому я их все вывалила на пол. И вот тут я совершила открытие. В самом низу кто-то когда-то проделал сквозное отверстие и напихал туда всякой ерунды. В основном порванных книг. Одна из них, в коричневом переплете, была довольно увесистая, и я вытащила ее, чтобы получше рассмотреть. Ведь никогда не знаешь наверняка, что это может быть. И знаешь, что я нашла?
— Не имею ни малейшего представления. Наверное, первое издание «Робинзона Крузо» или что-то не менее ценное?
— Нет. Это оказался именинный альбом.
— Это еще что такое?
— Раньше они были популярны. Во времена Паркинсонов. Или еще раньше. В любом случае он оказался рваным и потертым, совсем недостойным того, чтобы его хранили, — я еще подумала, что он никому не нужен. Но вещь это старая, и в ней можно найти что-нибудь интересное, подумала я.
— Понятно. Ты подумала, что нечто могли спрятать между листами этого альбома.
— Вот именно. Хотя это и оказалось не так. Все не столь просто, но я все еще очень внимательно изучаю его. Я еще не просмотрела его весь. Понимаешь, в нем могут быть какие-нибудь интересные имена или что-то в этом роде.
— Возможно. — Голос Томми был полон скепсиса.
— И больше ничего. Это единственное, что я смогла разыскать среди книг. Больше на нижней полке ничего не было. Теперь нам осталось просмотреть все шкафы.
— А это мысль, — заинтересовался Томми. — В мебели обычно хранится множество секретов — например, тайные ящики…
— Нет, Томми, ты опять ошибаешься. Я хочу сказать, что вся мебель в доме принадлежит Мы переехали в пустой дом и привезли ее с собой. Единственное, что здесь относится к старым временам, так это бардак в месте, которое называют Кэй-Кэй, который состоит из старых игрушек и садовых скамеек. То есть в самом доме не осталось никакой антикварной мебели. Тот, кто жил здесь перед нами, или увез ее с собой, или продал. Со времен Паркинсонов здесь перебывала целая куча жильцов, поэтому вещей самих Паркинсонов здесь точно не осталось. Но
— Что именно?
— Фарфоровые стойки для меню.
— Фарфоровые стойки для меню?
— Именно. В том старом шкафу, в который мы никак не могли попасть. В том, что стоит под лестницей. А в старой коробке — которая, кстати, стояла именно в Кэй-Кэй, — я нашла ключ. Смазала его маслом и смогла открыть дверь шкафа. Он был пуст. Просто грязный шкаф с осколками разбитого фарфора. Думаю, что он остался от последних жильцов. А вот на верхней полке оказались эти фарфоровые стойки Викторианской эпохи, которые люди использовали во время торжественных обедов. Потрясающе, что они ели на этих обедах, — блюда просто восхитительные. Я зачитаю тебе после обеда. Совершенно восхитительно. Два супа — один бульон и один настоящий суп; помимо этого, два сорта рыбы и две перемены закусок; а уже потом салат или что-то в этом роде. А уже после этого следовало мясо и… я не знаю, что после него. Наверное, сорбет — это ведь вариант мороженого, правильно? И вот после всего этого подавался салат с лобстерами! Ты можешь себе это представить?
— Хватит, Таппенс, — взмолился Томми. — Боюсь, что больше я не выдержу.
— Знаешь, это показалось мне интересным. Относится к прошлому и все такое… Мне кажется, этим стойкам очень много лет.
— И что ты ждешь от всех этих открытий?
— Я думаю, самым перспективным является этот именинный альбом. Я увидела в нем имя Уинифред Моррисон.
— И что из этого?