– Четыре года назад, месье Пуаро, в этот вечер в Нью-Йорке был устроен ужин. На нем присутствовали я вместе с женой, мистер Стивен Картер, работавший в посольстве в Вашингтоне, мистер Энтони Чепелл, который до этого гостил у нас несколько недель, и сеньора Вальдес, покорявшая в тот момент Нью-Йорк своими танцами. Малышке Полин, – он похлопал ее по плечу, – было всего шестнадцать, но ее пригласили на тот ужин в качестве особого подарка. Ты помнишь, Полин?
– Да, я помню. – Ее голос слегка дрожал.
– Месье Пуаро, в тот вечер случилась трагедия. Раздался бой барабанов, и началось выступление кабаре. Огни погасли – все, кроме прожектора, освещавшего середину сцены. Когда свет снова зажегся, месье Пуаро, мы увидели, что моя жена уткнулась лицом в стол. Она была мертва… мертва. В ее недопитом бокале нашли цианистый калий, а остатки упаковки обнаружили у нее в сумочке.
– Она покончила с собой? – спросил Пуаро.
– Такой вынесли вердикт… Это меня сломало, месье Пуаро. Возможно, у этого поступка была причина, как считали полицейские. Я примирился с их решением.
Он внезапно ударил кулаком по столу.
– Но я не был удовлетворен… О нет, уже четыре года я думаю и размышляю, и я не удовлетворен: я не верю, что Айрис убила себя. Я считаю, месье Пуаро, что она была убита – одним из людей, сидевших за столом.
– Послушайте, сэр… – Тони Чепелл привстал с места.
– Помолчите, Тони, – велел Рассел. – Я еще не закончил. Один из них сделал это, теперь я уверен. А потом под покровом темноты сунул полупустой пакетик цианистого калия в ее сумочку. Мне кажется, я знаю, кто из них это сделал. И я намерен узнать правду…
Раздался громкий голос Лолы:
– Вы безумец, сумасшедший! Кто мог причинить ей вред? Нет, вы сошли с ума. Я, я не оставаться…
Она осеклась. Раздался бой барабанов.
– Кабаре, – произнес Бартон Рассел. – Мы продолжим потом. Оставайтесь на своих местах, все вы. Я должен пойти и поговорить с музыкантами. Я с ними кое о чем договорился.
Он встал и вышел из-за стола.
– Невероятное дело, – заметил Картер. – Этот человек сошел с ума.
– Он безумен, – сказала Лола.
Свет в зале померк.
– Я чувствую, что готов сбежать отсюда, – произнес Тони.
– Нет! – Голос Полин прозвучал резко. Потом она пробормотала: – О господи, господи…
– В чем дело, мадемуазель? – тихо спросил Пуаро.
Она ответила ему почти шепотом:
– Это ужасно! Все точно так же, как было тем вечером…
– Ш-ш! Ш-ш! – зашикало несколько человек.
Пуаро понизил голос:
– Несколько слов вам на ушко. – Он что-то прошептал, потом похлопал ее по плечу. – Все будет хорошо.
– Боже мой, слушайте, – воскликнула Лола.
– Что такое, сеньора?
– Это та же самая мелодия, та песня, которую играли в тот вечер в Нью-Йорке. Наверное, это устроил Бартон Рассел. Мне это не нравится.
– Мужайтесь, мужайтесь…
Вокруг опять зашикали.
На середину сцены вышла девушка, черная, как сажа, негритянка, она вращала глазами и сверкала белыми зубами. Она запела низким, хриплым голосом, но этот голос почему-то звучал очень трогательно.
Рыдающая мелодия и низкий, прямо-таки золотой голос негритянки оказали сильное воздействие на публику. Это гипнотизировало, завораживало. Даже официанты это почувствовали. Все в зале смотрели на певицу, загипнотизированные обволакивающими чувствами, которые она излучала.
Вокруг стола бесшумно ходил официант, наполняя бокалы и тихо спрашивая: «Шампанского?», но все глаза были устремлены на одно яркое пятно света – на чернокожую женщину, предки которой родились в Африке и которая пела низким голосом:
Раздались восторженные аплодисменты. Зажегся свет. Бартон Рассел вернулся и сел на свое место.
– Она великолепна, эта девушка, – воскликнул Тони.
Но его прервал тихий возглас Лолы:
– Смотрите… смотрите…
И тут все они увидели. Полин Уэзерби лежала, уткнувшись головой в стол.
– Она мертва – в точности как Айрис, как Айрис в Нью-Йорке…
Пуаро вскочил со своего места, сделав знак остальным не подходить. Затем склонился над обмякшим телом девушки, осторожно взял ее безжизненную руку и пощупал пульс.
Его лицо стало бледным и суровым. Остальные смотрели на него. Они были парализованы, будто впали в транс.