Второй фронт

— Нет, нет, Танюша. Она очень расстроена и, наверное, сердится на тебя.

— Да за что же, мама?

— Считает, что Никита пострадал из-за тебя. Я слышала, как она говорила с Варварой Семеновной.

— Глупо так думать, В Никите есть что-то рыцарское. Он заступился бы за любую женщину.

— Возможно и так, но Зинаида обижается на тебя и, кажется, немножко ревнует… Ее приглашать не стоит. Может подумать, что ты хочешь задобрить ее…

— Хорошо. А надо ли сказать всем? Ведь это премия…

— Да, да, это радость для всей семьи. Скажи Егору и уговори его пойти. А уж он как сочтет…

— Хорошо, мамочка! Ты позови Вадика и усади его за уроки, а я пойду в парикмахерскую.

— Беги, беги! А я тем временем поглажу тебе шерстяное платье. Да надень мои серьги и кофточку. Вдруг там будет холодно. И иди в театр в валенках, а туфли в сумочку! Ведь Урал!..

Татьяна сидела в кресле парикмахера, а в ее душе звучала мажорная музыка, словно она перенеслась в далекое прошлое. Даже на вопросы старого, особенно старавшегося парикмахера, она отвечала сбивчиво, невпопад…

Доставая из сумочки платок, она выронила на колени билеты.

— Идете в театр? — вежливо спросил парикмахер.

— Да, в Малый. «Тысяча восемьсот двенадцатый», по «Войне и миру» Толстого.

— Завидую вам, мадам! Я старый театральный парикмахер. Работал в Александринском театре, но война забросила сюда… Вот извольте взглянуть! — он поднес к прическе зеркало.

— О, чудесно!

— Да, мадам! Я очень старался. Вы в театре будете самая красивая.

— Благодарю вас! Очень, очень благодарю! — Татьяна расплатилась и быстро пошла домой.

Клейменовы вернулись с завода почти все вместе. Егор, заглянув в свою комнату, поздоровался с Вадиком, сидевшим за уроками, и спросил:

— Вадик, где мама!

— Я вот! — послышался веселый, ласковый голос Татьяны, и она, пахнувшая снегом и одеколоном, раскрасневшаяся на морозе, обняла мужа. — Егор! Мы сегодня идем в театр. В Малый! Меня премировали билетами — вот они!

Егор взял билеты, посмотрел, растерянно взглянул на Татьяну.

— А в чем же я пойду? У меня же нет костюма. Из Северограда вылетел неожиданно, в чем попало.

— Какая жалость… А может?..

— Да, да, у Максима попрошу, — уловил ее мысль Егор и с билетами пошел в большую комнату.

Клейменовы к неожиданному известию отнеслись по-доброму и всей семьей стали наряжать Егора.

Когда Татьяна оделась и, припудрясь, вошла в столовую, Егор был уже готов. В темном костюме, с ярким галстуком, с отросшими, зачесанными набок густыми русыми волосами, он походил на того симпатичного, крепкого парня, каким Татьяна увидела его самый первый раз.

Сердце ее радостно дрогнуло.

— Ой, Егор, как ты хорошо выглядишь.

— Мне и нельзя выглядеть хуже других, — усмехнулся Егор, восторженно глядя на жену. — Ведь иду с тобой.

Тут все домашние взглянули на Татьяну и ахнули. Вместо простой, доброй Танюши, ходившей в старенькой кофте домашней вязки, в валенках, перед ними стояла гордая красавица в изящном длинном платье, с крупными локонами до плеч.

— Вот те на! — крякнул Гаврила Никонович. — Артистка! Настоящая артистка! Прямо хоть сейчас на сцену или в кино.

— Ой, Танюша! — вздохнула Варвара Семеновна. — Ты прямо как кукла фарфоровая. Только на комод ставить!

Татьяна миле улыбнулась и поправила галстук Егору.

Ольга прикусила губу, но ничего не сказала. Максим слегка нахмурился: «Нет, не пара она Егору. Не пара… Долго они не наживут…»

Старые часы на стене пробили семь.

— Ой, опоздаете, ребята! — спохватилась Варвара Семеновна. — Садитесь скорей за стол, хоть малость перекусите.

В театре Татьяна подошла к зеркалу. В темном длинном платье, в черных лакированных туфельках, с изящной прической, которой придавали особый блеск старинные золотые, еще бабушкины, серьги, она была хороша. Почувствовав это, как умеют чувствовать только женщины, она улыбнулась сама себе и довольная подошла к Егору, взяла у него и надела ярко-зеленую вязаную кофту, очень шедшую к темному, почти черному платью.

Егор, хотя и был одет хорошо, но в сравнении с изящной Татьяной казался мешковатым деревенским увальнем. Это сразу же отметил Федор Колесников, увидев их еще издали. Он не мог забыть Татьяну и поездку с ней в Нижний Усул. Даже тогда, в самом обыденном наряде, она покорила его. Сейчас же, увидев ее, Колесников даже растерялся. «Черт возьми! До чего же она хороша!» — воскликнул он про себя и потянул за руку жену:

— Пойдем, Мэри! Познакомлю тебя с нашим старшим инженером.

Расфранченная, сильно напудренная и накрашенная, уже не первой свежести дама подошла вместе с высоким, элегантным Колесниковым к Клейменовым.

— Здравствуйте, Татьяна Михайловна! Прошу познакомиться — моя жена Мэри Васильевна.

— Очень рада! — сказала Татьяна, незаметно оглядев Мэри и подумав: «Разряженная кукла». Представила Егора. Все пожали друг другу руки. Мэри чуть не вскрикнула от рукопожатия Егора и выдернула свою хилую руку из его шершавой ладони, подумав: «Это — дикий медведь, а «красотки» надо опасаться…»

Колесников, пожимая сильную руку Егора, отрекомендовался:

— Федор Степанович, главный инженер завода имени Куйбышева.