Второй фронт

— Егор! Работаю на танковом, — ответствовал Егор.

Колесников, отлично одетый, хорошо выбритый, с зачесанными назад каштановыми волосами, с седой прядью посредине головы, был выше Егора, стройней, и его красивое лицо дышало довольством и самоуверенностью. Но едва он взглянул в синие, манящие глаза Татьяны, его охватила какая-то робость.

— Вы вовремя пришли, Татьяна Михайловна, — заговорил он, стараясь завести общий разговор. — А вот директор опаздывает… Мы ждем его уж давно.

Раздался звонок.

— Пожалуй, пора в зал, — сказала Татьяна, желая прервать нескладывавшийся разговор и стремясь побыстрей увести Егора.

— Да, да, пожалуй, идите, Татьяна Михайловна, а мы еще подождем, — сказал Колесников, уступая дорогу… — А впрочем…

В этот миг жена острыми ногтями впилась ему в руку…

— Впрочем, идите, мы еще увидимся…

Театр был небольшой, но уютный, как многие старые провинциальные театры. Татьяна и Егор уселись в ложе первого яруса у самого барьера.

Сияние люстры, оживленные лица принарядившихся женщин, запахи духов и пудры, легкая театральная сутолока и ожидание спектакля, переносящего в другой мир, заставляло радостно трепетать сердце Татьяны, с детства любившей театр.

Егор ничего этого не чувствовал, а лишь с любопытством оглядывал рассаживавшихся людей и ждал, когда поднимется занавес.

В одиннадцатом ряду в проходе поднялся какой-то верзила и стал упорно смотреть в ложу, где сидела Татьяна.

— Товарищ, сядьте, вы мешаете, — сказали сзади. Верзила отмахнулся и вдруг, сложив ладони рупором, закричал: — Егорка! Егор!

Егор поднял глаза и, увидев здоровенного парня, сразу узнал своего товарища по финской войне, Ваську Логинова, и тоже закричал:

— Васька! Неужели ты?

— Я, я! Егор! — крикнул тот и, подбежав к ложе, обхватил Егора длинными, сильными руками.

— Дружище! Жив! Вот встреча!

Все в зале сосредоточили на них взгляды. Татьяна встала и чуть отошла в глубь ложи. Верзила, отпустив Егора, вдруг заметил ее…

— А, Татьяна Михайловна, здравствуйте! Вы как же тут?

— Это моя жена! — сказал Егор.

— Брось разыгрывать, Егорша. Это наш инженер! Еще на малинском работала.

— И моя жена!

Васька, приоткрыв рот, взглянул на Татьяну и развел руками.

— Ну, знаешь…

В этот миг убавили свет. На верзилу зашикали.

— Ладно, потом… — сказал он и ушел на свое место…

Первые звуки оркестра насторожили Татьяну. В них послышался колокольный звон набата, тревожные ноты молебствия и потом словно бы плач. Она узнала «Торжественную увертюру 1812 год» Чайковского.

Щемящие, хватающие за душу звуки постепенно сменились светлой, жизнерадостной мелодией «Как у наших у ворот». Татьяна просияла. Но вдруг в звуки этой русской отрадной песни стали вторгаться четкие, рубленые ритмы Марсельезы, все оттесняя и заглушая русскую мелодию. «Французы идут», — прошептала Татьяна чуть слышно и замерла.

Но вот началась борьба русской мелодии с французской, появились мажорные, нарастающие, все заглушающие звуки. И вдруг уже не Чайковский, а Глинка победно зазвучал в оркестре. «Славься, славься великий народ!»

И только стихли эти призывные звуки, поднялся занавес, и все ахнули, увидев выстроившееся русское войско, сливающееся с бесконечными шпалерами войск, искусно написанными декоратором. На переднем плане стоял Кутузов, окруженный офицерами.

Грянули аплодисменты, и под их утихающий гул начался спектакль.

Егор, скучавший во время увертюры, вдруг подвинулся к Татьяне и взял ее руку в свои. Все, что происходило на сцене, было так близко, так созвучно их чувствам, что они сидели, затаив дыхание. Впрочем, то же было и с другими…

Спектакль шел без антракта, больше часа. Лишь потом опустился занавес и зажегся свет.

Татьяна, глубоко вздохнув, посмотрела в зал и счастливо улыбнулась. Вдруг ее взгляд упал на лежавшие на плюшевом барьере ложи руки Егора. Они были в мозолях и ссадинах, и вокруг ногтей виднелись тонкие черные обводы из въевшейся в тело железной пыли.

В другой обстановке она сама взглянула бы на эти рабочие руки с гордостью и даже припала бы к ним губами, но теперь она вдруг почувствовала на себе чей-то упорный взгляд. Осмотрелась и увидела, что из противоположной ложи на них смотрит в бинокль жена Колесникова. Татьяне вдруг показалось, что она рассматривает руки Егора и что-то говорит мужу.

Татьяна вспыхнула и тронула Егора за локоть:

— Пойдем в фойе, Егор. Мне хочется пройтись.

Егор, поднявшись, повернулся к двери. В этот миг Колесников слегка кивнул Татьяне, как бы говоря: «О, как бы я хотел быть в эту минуту с вами…» Татьяна, уловив и поняв этот взгляд, отвела глаза и тоже поднялась.

Вдруг прозвенел звонок и погас большой свет. Все сели на места. Спектакль возобновился и продолжался без антрактов. Зрители сидели недвижно, жадно ловя каждое слово… Но когда Кутузов закричал старческим голосом: «Да нет же! Будут и они жрать лошадиное мясо!» — зал, дрогнув, зарокотал, загудел от яростных аплодисментов и криков восторга…

Глава семнадцатая

1

За обедом в столовой ИТР к Максиму подсел длиннолицый, смуглый человек с большими черными глазами.

— Здравствуй, Максим! Подвинься немножко. Как поживаешь?