- Дай бог, чтобы Рекс дожил, - вздохнул старый ученый. Искусственное сердце - трудная задача. Нужен такой материал, который выдержал бы при необходимой эластичности необходимое напряжение. Я беру максимальное напряжение, когда человек выполняет атлетические упражнения; ток крови тридцать семь тридцать восемь литров в минуту, при ста восьмидесяти ударах... Нужен очень прочный, долговечный материал. Приходится много варьировать, менять процент компонентов - связующих, наполнителей, пластификаторов. Но я уже почти достиг желаемого. Это искусственное сердце обладает всеми качествами живого, а в одном даже превосходит - не подвергается болезням. Но я думаю, стоит ли работать над искусственным сердцем? Как лучше, удобнее сделать его двигателем?
Голос Мартинсона утратил горделивые нотки; начались сетования на неудачи...
- Может, не стоит заменять живое сердце искусственным? заметил Галактионов.
Мартинсон сразу насупился.
- Это уже пройденный мною этап. А Рекс?! Он ничего не доказывает?
- Да, конечно, - поспешил согласиться Галактионов, не желая спорить: Рекс многое доказал: - И знаете что, мне думается, надо сделать. Ни в коем случае не ждать конгресса. Надо собрать ученых здесь, пригласить журналистов и продемонстрировать опыт.
Мартинсон удивленно посмотрел на него, размотал и отбросил, полотенце.
- А ведь вы, пожалуй, правы. Как вяжут по рукам и ногам эти условия: без директора, без конгресса - ни шагу. Откровенно говоря, завидую иногда тем, кто помоложе: у них больше решительности, и формальностям они не придают того значения, какое придаем мы, старики. Даже голова перестала болеть! Мартинсон повеселел, расправил усы. - До конгресса мы сумеем приготовить еще кое-что. Одни ваши опыты, коллега, оправдают всю идею создания института, - снова разоткровенничался он. - Мир будет изумлен. Пока он только переваривает первые сообщения, а после конгресса в полной мере поймет, что это значит. Я заранее поздравляю вас, коллега, с Нобелевской премией.
- Боюсь, что мне не придется участвовать в этом конгрессе, и поздравления ваши слишком преждевременны, дорогой коллега, - промолвил Даниил Романович, решив начать неприятный для себя и для Мартинсона разговор.
Он начал рассказывать. Мартинсон снова взял полотенце и стал накручивать его вокруг головы. Кисти, опустившись, закрыли глаза. Седые усы ощетинивались, когда старик морщился то ли от головной боли, то ли от возмущения, и обвисали, как мокрые, когда он с печальным сожалением качал головой.
Опять этот Доминак! Мартинсон вскочил и, заложив руки за спину, крупно зашагал взад и вперед по комнате, теряя шлепанцы.
- Негодяи, подлецы! - выкрикивал он. - Вот, вот видите! Я же знаю: никогда не бывало и не будет того, чтобы дали ученому свободно работать. Вера, политика, алчность - вот что нам мешает. Им все купить, все продать... .
Скоро он остыл, опустился в жесткое плетеное кресло и растерянно посмотрел на Галактионова.
- Но что же делать? Я не понимаю, зачем вы это рассказали?
- Я обнажил перед вами свое сердце. Вы поддержали меня как ученого, надеюсь - поддержите и как человека.
Мартинсон долго молчал, хмурил седые брови, кряхтя поправлял полотенце на голове.
- Вы хотите, чтобы я ввязался в драку с грязными людишками? Я признаю спор только по научным вопросам, - сказал он недовольно.
- Вы ученый с мировым именем, - тихо убеждал Даниил Романович. - К вашему голосу прислушивается правительство Атлантии.
Мартинсон снова надолго замолчал. Галактионов с затаенной надеждой смотрел на его сухое лицо, испещренное сотней морщин, на пепельно-темные губы. Бороться он мог вместе только вот с такими, как этот ученый. Голос двоих, троих прозвучит на весь мир, и на нег.о откликнутся тысячи.
- Хорошо, - вздохнув, произнес старый ученый. - Как вы сказали? Обнажил сердце... Хорошо. Я обещаю вам. Старался всегда быть в стороне от всего этого, но в данный момент не могу... Да, да, обещаю.
Они обменялись крепким рукопожатием. Галактионов собрался уходить. Мартинсон, провожая его, сказал:
- Но имейте в виду, коллега, если мое выступление последует, ни в коем случае не изображайте это так, будто я разделяю ваши убеждения, взгляды на общественное устройство, на политику. Я смотрю на все это, как смотрит простой человек: ему нет дела до политических и правительственных деклараций или... что там еще пишут и говорят; как бы они ни были хороши, а он судит обо всем только исходя из своей жизни, судит по фактам, как мы, ученые, по опытам. В мире достоверны, правдивы взгляды и суждения только простого человека труда и ученого, все остальное вокруг них - суета посторонних бездельников, их домыслы, инсинуации. Имейте в виду мой взгляд на это, коллега.
- Да, да, - ответил Галактионов еще раз пожимая прохладную жесткую руку старого ученого.