Вспомни всех

Как-то раз, мы сидели с мамой поздно ночью и говорили о войне. Неожиданно, мама завела разговор о каннибализме. «Знаешь, доченька, – сказала она, – я где-то слышала, что мясо себе подобного является самым вкусным, полезным и легкоусвояемым в природе. Мне страшно думать до чего мы дошли, но сейчас, в нашей ситуации, понимаешь, столько людей уже умерло просто так. И… я подумала, а что если бы мы отбросили предрассудки и с самого-самого начала, стали бы есть тех, кто умирал? Быть может тогда, в данный момент, в живых осталось бы чуть больше людей?».

Я опешила тогда от этих слов. Моя мама, вечный образец гуманности и справедливости. Она никогда… господи, она просто не могла такого думать…

«Что ты такое говоришь, мама?» – спросила я её.

«Нет, ты подумай, дочка. Ты ведь сейчас не рассуждаешь здраво, за тебя говорят одни лишь эмоции, а ты подумай практически, прагматично».

В тот вечер я решила, что мама сошла с ума. Это было не удивительно, ведь в нашем положении, голод превратился уже в ощутимую, физическую боль.

Мы по несколько часов варили на примусе кожаные ремни и сапоги. Говорят, что в кожаных изделиях, всё равно остаются какие-то полезные для организма элементы. Но как бы долго мы не варили, кожа от одежды оставалась жёсткой и противной. Маленькими кусками мы отрезали частички и с усилием проглатывали. Разжевать это не получалось, как бы мы не пытались и в конце концов, куски приходилось просто глотать.

Мне не хотелось писать об этом, но сейчас мне уже ничего не стыдно – огромную муку вызывало после, хождение в туалет. Куски несъедобного продукта выходили тяжело, с болью и кровью. Гадить и без того уже давно стало нечем, один раз в неделю по большому – стало нормой. А тут ещё и не перевариваемая «пища». Кожа, штукатурка… Было ужасно, в животе постоянно чувствовалась пульсирующая, режущая боль. Любой поход в туалет всегда сопровождался невыносимой мукой.

Шёл второй год блокады. Одна из сестёр соседок умерла, вторая утащила её труп и особо уже не скрываясь, ходила потом несколько дней с довольным, сытым лицом. Но мы с мамой продолжали крепиться, мы так и не ели человечины. Во всяком случае… я не ела, потому что, видит бог, в последнее время я перестала быть уверена в маме. Она теперь часто уходила куда-то одна, а после говорила мне, что разделившись, мы удваиваем шансы в поисках пищи.