Вспомни всех

Кириллов не стал дочитывать до конца её тетрадь. Он не хотел знать о том, как умерла мать Анны и как, в конечном итоге, дочь поступила с её телом. Он не вправе был давать какие-то оценки поведению несчастной девушки.

Взглянув, следующим вечером в последний раз на заклеенную газетами тетрадь, Кириллов бросил ей в пылающую печь, и протолкнул страницы глубже в пламя.

Мятая бумага мгновенно запылала. Раскрытые страницы стремительно чернели и скукоживались. Объятые со всех сторон, расползающейся чернотой, строки превращались в пепел.

«…я чувствую, что конец близок. Я знаю, что смерть это избавление, я осталась совсем одна. Люди, с которыми я имела честь общаться последние дни, зачем то жили на чердаке. Голубей здесь давно уже нет, но они всё ждали, они надеялись, что на крышу приземлится какая-то заплутавшая птица. Я не хочу больше возвращаться, в пустую квартиру, поэтому буду оставаться здесь, с ними. Надеюсь, что мои мучения скоро кончатся. Простите меня все, перед кем я виновата. Простите меня, я всегда старалась поступать правильно. И я желаю вам жить. Живите и будьте счастливы. Но помните, помните обо мне. Помните о нас…»

Монте-Карло. 1946 год

Барон наслаждался тёплым майским ветерком. В его имении всегда царила атмосфера блаженства и умиротворённости. В искусственном пруду вальяжно плавали лебеди, где-то на деревьях нежно щебетали птицы.

Барон растянулся в шезлонге и позвонил в колокольчик.

Словно материализовавшись из воздуха, в тот же миг перед ним очутился халдей.

– Пришли мне девочек, Олег, – распорядился барон, – и пусть принесут ещё лимонада.

Халдей учтиво поклонился и исчез.

Через пару минут на столик возле барона водрузили хрустальный кувшин, а его ступни старательно растирали юные девы, азиатской внешности.

Барон отпил лимонад из высокого стакана и позвонил в колокольчик снова.

– Олег, во сколько должен прийти посетитель? – спросил он, появившегося тут же слугу.

– Через четверть часа должен явиться, сэр, – ответил Олег.

– Хорошо, поди к воротам и сам встреть. Потом тут же веди ко мне.

– Слушаюсь, господин барон.

Халдей удалился.

Барон блаженно вытянулся на шезлонге и прикрыл глаза. Азиатки продолжали старательно растирать его дряблые ноги.

***

Как и всегда, он явился перед своим хозяином минуту в минуту.

– Добрый день, – произнёс он тихим, вкрадчивым голосом.

Барон открыл глаза.

– А-а, ты пришёл! Олег, спасибо, можешь быть свободным.

Он добавил что-то на непонятном наречии и азиатки, поклонившись, удалились вслед за Олегом.

– Здравствуй, друг мой Франсуа, присаживайся, – указал он на соседний шезлонг, когда они остались вдвоём.

Как и пятнадцать лет назад, таинственный «господин распорядитель», безмолвно подчинился. Барон выжидающе посмотрел на него.

– Как прошло? – спросил он.

– Всё как мы планировали, господин барон. Наши партнёры согласились с моим мнением вновь, высказали лишь несколько дополнительных условий со своей стороны. Это никак не затрагивает ваши личные интересы.

Барон кивнул.

– Хорошо, друг мой. Война закончилась, стержень коммунизма достаточно расшатан, но в мире есть ещё слишком много пролетариев, продолжающих симпатизировать Советам и Сталину, поэтому первоочерёдной задачей для нас сейчас является, операция «травля»…

– Разумеется, господин барон, – сказал Франсуа, – Мы с моими коллегами обговорили несколько возможных вариантов. В данный момент, подступиться к Сталину будет непросто, но думаю, в скором будущем, мы сможем посодействовать нашим людям в России. Вождь стареет, его окружают трусливые крысы, которые предадут его при первой возможности. У него есть лишь один надёжный соратник – Берия, но с ним покончат сразу, как только будет отравлен Сталин…

Барон улыбнулся.

– Хорошо, Франсуа. Когда это случится, мы сможем планировать более определённо. Необходимо навести порядок в мире, в ближайшие тридцать-сорок лет. Вероятно, к тому времени, меня уже не станет, как впрочем и тебя, но наша семья продолжит начатое. Я хочу спокойно уйти, когда буду уверен, что коммунистической заразы больше нет.

Он помолчал и продолжил.

– Важно уделить большое внимание средствам массовой информации. В первую очередь, радиовещание конечно, однако более весомым, на мой взгляд, остаётся кинематограф. Мы должны показывать людям фильмы, которые будут помогать нам, создавать благоприятные условия для сохранения стабильности. Пропаганда, Франсуа, пропаганда. Собственно, что я тебе буду говорить, похоже, я забыл, кто передо мной.