Всё, чего я не помню

Я останавливаюсь перед светофором, жду, периодически давлю на газ, думаю о Вандаде, о Лайде, о доме, о бабушке, пытаюсь прислушаться к себе, уговариваю себя, что мне грустно, смотрюсь в зеркало заднего вида, постанываю, пытаюсь выжать из себя несколько слезинок, но все, что я вижу, – пустое лицо, фальшивое тело, которое ни разу не испытало настоящего чувства, ни разу не пережило приступ ярости, не обдумав его заранее, ни разу не поцеловало кого-то, не подумав, а как поцелуй будет выглядеть со стороны, которое все еще ходит и ждет, что чувства когда-нибудь победят необходимость контроля, и когда красный свет становится зеленым, я до упора выжимаю газ, слишком быстро проскакиваю перекресток, пролетаю пешеходный переход на скорости семьдесят, вхожу в первый поворот на девяноста, что бы ни случилось, это должно произойти сейчас, я должен что-то почувствовать, что-то должно проникнуть внутрь, все больше не может просто просачиваться сквозь меня, и когда дорога уходит влево, я еду прямо, это не было спланировано, это просто происходит, когда дорога заканчивается и машина приближается к дереву, я все еще думаю, что все в порядке, ничего страшного, ремня хватит, подушка безопасности с этим справится, капот мощный, дерево узкое, в голове нет предсмертных мыслей, нет предсмертных желаний, нет потока воспоминаний из детства, я вижу лишь Пантеру, которая надевает бирюзовый тюрбан и спрашивает, заметно ли, что это полотенце, бабушку, которая протягивает правую руку и представляется, Лайде, которая отрывается от чтения газеты и орет «Ты читал это дерьмо?», Вандада, который доедает последний кусок второй пиццы и спрашивает, любил ли я кого-нибудь по-настоящему.

* * *

Хотя мозг знал, что Самуэль мертв, я оборачивался, глаза искали его, как будто тело хотело показать мозгу, что оно все еще надеется, что однажды Самуэль прокричит мое имя. Я слышал этот голос очень отчетливо. Стопудово. Можешь мне не верить, но я-то знаю, что он меня звал. Это был он. Я знаю.

* * *

Я уверен, что это не конец, дерево все ближе, скоро оно пройдет через капот, сила удара раздавит мой мозг, разорвет внутренние органы, но пока у меня еще есть все время в этом мире, вон там облака, а еще дальше туннель, гравийный карьер, футбольное поле и шоссе, я думаю о звуке, как это прозвучит, будет ли отдаваться эхом, взорвется, разобьется, будет греметь, грохотать, скрежетать, как далеко будет слышен этот звук, успеют ли на место первыми те, кто стоит на автобусной остановке, заметит ли детвора на футбольном поле, что произошло, прежде чем приедет скорая, насколько громким должно быть столкновение, чтобы его было слышно далеко в будущем, как быстро надо ехать, чтобы выжить в чьей-то памяти, насколько близко от смерти надо оказаться, чтобы быть достойным превратиться в историю, я передвигаю ногу с газа на тормоз, надо затормозить, я должен тормозить, одновременно с тем, как дерево, шины, лобовое стекло, осколки, удар и потом тишина. Говорят, это происходит быстро, но это вранье. Это продолжается вечность. Я все еще там. В ожидании дерева. А потом, если вообще есть какое-то «потом», не слышно никаких сирен. Никаких голосов. Никакого взрыва. Только шипящий звук пара, идущий из расплющенного двигателя, который выдавило прямо на переднее сиденье. Скрип кривых дворников, которые двигаются туда-сюда, туда-сюда. Бегущие шаги. Голоса. Щебет птиц. Сирены. Где-то далеко: мелодия машины с мороженым. Кликанье мобильника, которым делают фотографии. Ветер, который свистит сквозь остатки машины и человека. Вот сейчас. Вот сейчас. Когда это происходит, я улыбаюсь.

«Я» (2)

Первый раз я узнаю о Самуэле, когда живу в Берлине.

* * *

Это наша последняя встреча. Прежде чем мы закончим, я хочу, чтобы ты показал деньги. Положи их на стол. Хочу сначала увидеть их, а потом расскажу, чем все закончилось.

* * *

Я только что вышел на мощенную брусчаткой улицу. Наклонился, чтобы снять с велосипеда замок, и вдруг слышу скулящий звук за спиной. Оборачиваюсь и вижу соседку. Не немецкого ветерана-шизофреника, который развешивает в подъезде объявления о том, что нам всем надо объединиться и общими усилиями изгнать «из стен говорящих вибраторов». Не безработного португальского архитектора. А ее, шведскую художницу, которая почему-то хочет, чтобы ее называли Пантерой.

* * *

Вот мои воспоминания о последнем дне. Мы с Самуэлем не разговаривали с месяц. После того, как он съехал, я иногда ездил на ту парковку к торговому центру. Не делал там ничего особенного. Ходил. Пил кофе. Иногда вставал туда, где это произошло, и думал, насколько было бы лучше, если бы на месте брата оказался я. Рядом с автошколой висело объявление о том, что в Скансен[63] требуются водители поездов. Я сорвал его, положил в карман и в тот же день им позвонил.

* * *