Всё, чего я не помню

Я не ответила, но встретилась взглядом с таксистом в зеркале заднего вида. Он думал: может, надо было встречаться с ровесником? С тем, кто готов к серьезным отношениям? С тем, для кого жизнь не ограничивается распитием дешевого вина, поеданием лапши с творогом и пополнением Банка впечатлений? С тем, на кого можно положиться? Я кивнула, соглашаясь с ним. Самуэль прервал мои мысли:

– Похоже, все твои друзья в курсе про бабушкин дом?

– И что?

– Просто меня это удивило.

Водитель прибавил громкость радио.

– Они мои друзья. И считают, что это суперкруто, что мы…

– Я понимаю. Но мы же договорились никому об этом не рассказывать? Ведь не для того мы это делаем? Чтобы всем рассказывать?

Мы ехали дальше. И больше почти не разговаривали, пока не остановились перед моим подъездом. По привычке я держала наготове банковскую карту.

– Я заплачу, – сказал Самуэль и протянул свою.

Мы тихо поднялись по лестнице и уснули каждый на своей стороне кровати.

* * *

Идея, чтобы я взял на себя управление домом, принадлежала Самуэлю. Он беспокоился, жильцов-то становилось все больше, и, чтобы полностью не потерять контроль, попросил меня ездить туда раз в день и проверять, что и как.

– Может, ты составишь список тех, кто там ночует? Ну, запишешь, как их зовут, откуда они и сколько собираются там оставаться?

Он часто повторял, что все должны понять, что это временное жилье и все может закончиться в любой момент.

– Нельзя давать им ложные надежды. Если мои родственники захотят туда наведаться, все должны съехать за несколько часов.

– Мне будет нелегко следить за домом и одновременно сохранять рабочие часы у Блумберга, – сказал я.

– Не волнуйся об этом. Это мы решим. Продолжим пополам делить мою зарплату.

Конечно, это было щедрое предложение. Но этого не хватало, чтобы начать отдавать долг Хамзе. Он звонил все чаще и сообщал о начислении процентов. Иногда присылал картинки, изображавшие, что случится, если я скоро с ним не расплачусь. Например, руку без ногтей. Игрока в хоккей, которому в глаз прилетела шайба. Героя комиксов в смоле и перьях. Милого барашка, которому вспороли брюхо прямо на сером асфальте во дворе.

* * *

А потом началось. И остановить это было невозможно. Сначала голос. Мне в нем слышалась фальшь. Я замечала, что в разговоре Самуэль всегда подстраивается. Покупая портсигар у какой-нибудь старушки на блошином рынке, он говорил, как старушка.

– Ох, как скверно, – сетовал он, когда старушка говорила, что, к сожалению, не принимает оплату картой.

Когда мы ходили на рынок за фруктами, у него появлялся арабский акцент. Самуэль торговался за апельсины, называя продавца то «братом», то «хабиби».

– Baraka’Allah Oufik[54], – говорил он, подмигивая одним глазом, когда ему давали сдачу, совершенно не понимая, что продавец курд.

В библиотеке он бродил среди стеллажей, рассуждая о том, как ему хочется прочитать «роман о современной политике с контекстуальной системой ценностей, который с точки зрения формы проблематизирует конкурентов, но одновременно критически подходит к модернистской истории». И самое удивительное – это работало. Не всегда, но часто. Библиотекари и старушки на барахолке его обожали. Но я заметила, что парень на рынке смотрит на него, прищурив глаза, словно чует подвох. Словно понимает: тот парень говорит с акцентом, потому что я говорю так же. Я стала задаваться вопросом, что же Самуэль за человек на самом деле. Он говорил, как я, когда был со мной? Кем он был, если меня не было рядом? Знала ли я его настоящего? Однажды мы попрощались в прихожей, он собирался бежать на метро, чтобы успеть на работу, я поцеловала его и закрыла дверь. Потом заглянула в замочную скважину, когда он вышел на лестничную площадку и начал спускаться по лестнице. Я хотела увидеть, какой он без меня. Мне было интересно, заговорит ли он на финско-шведском диалекте с одним соседом и на сконском с другим. Ведь я видела, как быстро он меняет личины, и чем чаще я это наблюдала, тем яснее становилось, что известная мне версия – лишь одна из многих.

* * *

По утрам я ехал на велике к дому и делал обход. Отмечал жильцов в списке, новичкам объяснял, что это место в первую очередь для женщин и детей, но в исключительных случаях мужчины тоже могут перекантоваться здесь пару ночей. Часто надо было делать закупки, туалетная бумага, мыло, средство для мытья посуды расходовались быстро, и, чтобы нам с Самуэлем не пришлось все это оплачивать, я стал собирать административный взнос с тех, кто ночевал в доме. Маленькая символическая сумма, которой, помимо самого необходимого, вообще-то мало на что хватало. Я знал, что Самуэль не возражал бы, поэтому не говорил ему об этом.

* * *

Потом его нетерпение. Меня стало раздражать, что Самуэль никогда не мог жить настоящим, а постоянно гнался за следующим впечатлением. Было в нем что-то эгоцентричное, потому что это была постоянная погоня за его впечатлениями и его воспоминаниями. Только его и ничьими больше.