Всевидящее око

Дверь приоткрылась, и я увидел совсем не офицера, а кучера. Ах, как же бедно это слово передает откровенную несуразность его внешности!.. На нем был темно-зеленый сюртук с алыми полосами, богато украшенный серебряными аксельбантами. Жилет его был алым, бриджи тоже, причем с серебряными кружевными подвязками. Одних этих элементов хватало бы, чтобы сделать его в наших суровых краях образцом непристойной экзотичности, но он еще и носил совершенно аномальную шапку. Только представьте, бобровая шапка; она плотно сидела на голове, увенчанной такими роскошными волосами черного цвета, что можно было решить, будто цыганский конокрад отказался от своего места у пятого герцога Баклю и предложил свои услуги Дэниелу Буну[107].

– Мистер По, сэр, – сказал он грубоватым тенором, в котором присутствовали нотки Mitteleuropa[108]. – Меня послали за вами.

– А в чем дело? – изумленно спросил я.

Он прижал палец в перчатке ко рту, обрамленному усами.

– Вам надобно следовать за мной.

Я засомневался – а кто не стал бы на моем месте? Думаю, именно простое любопытство (которое вместе с порочностью, как я думаю, является prima mobilia[109] человеческих стремлений) побудило меня последовать за ним.

Кучер привел меня на сборочную площадку, а оттуда двинулся прямиком на север. Мы шли через толпы забавляющихся кадетов и не могли не замечать заинтересованные и подозрительные взгляды, что притягивала к себе яркая внешность моего спутника. Также не было возможности игнорировать состояние моих сапог, которые после утренних путешествий по горным склонам промокли насквозь. (Великолепные гессенские ботфорты, которые я привез сюда из Вирджинии, пришлось продать мистеру Дурри, моему товарищу-салаге, чтобы закрыть свой долг перед майором Бертоном.) Опасаясь замерзнуть, я обратился к кучеру с мольбой открыть мне пункт назначения. В ответ он не произнес ни слова.

Этот странный тип, не боявшийся повредить свои кружевные украшения в глубоком снегу, исчез за швейной мастерской. Я поспешил за ним, подстегиваемый тысячами всяческих фантазий – фантазий, слабо соотносившихся с реальностью, которая ждала меня впереди. Когда я повернул за угол здания, то обнаружил перед собой… сани.

То был высокий двухместный возок; крутой выгиб полозьев спереди и выпуклые бока придавали этому средству передвижения причудливое изящество и делали его похожим на гигантского лебедя. Таинственный кучер взял в одну руку вожжи, а другой предложил мне занять место рядом с ним. Нечто в его вкрадчивой улыбке, в его необычайной бесцеремонности и фамильярности, в его манерах, в частности в движениях на удивление костлявых, как у скелета, длинных пальцев в перчатках, – это нечто заставило меня похолодеть. Я был готов поверить, что сам Плутон явился, дабы доставить меня в свое Царство мертвых.

Беги, По! Почему ты не бежишь? Вынужден признать, что тревогу, охватившую мою душу, перевесило любопытство, о котором я уже упоминал; и именно оно, по сути, заставило меня замереть и устремить взгляд на кучера.

– Возничий, – наконец сказал я, резко повысив голос, – я не двинусь с места, пока ты не скажешь, куда мы едем.

Ответа не последовало. Или мне следовало принять за ответ извивания и выгибания этих тощих пальцев?

– Я сказал нет! Пока не скажешь, куда везешь.

Наконец он прекратил меня манить и с загадочной улыбкой принялся стягивать перчатки. Бросил их на пол саней, а затем широким и резким жестом сорвал с головы бобровую шапку. И прежде чем я успел прийти в себя, стал отклеивать усы!

Всего этого оказалось достаточно, чтобы открыть моему взору облик, прежде спрятанный под сим жутким маскарадным одеянием. Передо мной была моя возлюбленная Лея!

Когда я увидел дорогое лицо, замазанное театральным гримом, такое женственное лицо на фоне мужских атрибутов, моя душа затрепетала от радости. Лея снова поманила меня – ее пальчики казались мне уже не когтями посланника Аида, а нежными, изящными, благородными пальцами божественной Астарты.

Я поспешил забраться в сани, сел на место и придвинулся к ней. Весело рассмеявшись, она схватила мои руки в свои и потянула к себе, предлагая придвинуться еще ближе. Веки с длинными ресницами прикрыли глаза. Губы – потрясающие губы – приоткрылись…

В этот раз, Лэндор, я в обморок не упал. Не рискнул! Потому что не хотел разделяться с ней пусть и на долю секунды – я бы этого не вынес, даже если б мог витать в сверкающих и прозрачных, как хрусталь, пещерах Грезы.

* * *

– Лея, куда мы едем?

Снег прекратился, и солнце светило во всю силу; земля вокруг сверкала так, что кружилась голова. Только сейчас я смог в полной мере осознать изобретательность Леи. Каким-то образом она смогла раздобыть это средство передвижения. Каким-то образом нашла яркий наряд. Каким-то образом исследовала эту лесистую местность, идеальную в смысле уединенности. Столкнувшись с такими интеллектуальными способностями – невероятно гибким умом, стратегическим в своей изобретательности, – что я мог поделать, Лэндор, кроме как удовольствоваться ролью зрителя, ожидающего следующей сцены?