Всему свое время

Она молчала, сжав перед грудью ладони, из её приоткрытых губ не вырывалось ни звука, но она тяжело дышала, а глаза горели восторгом и счастьем.

– Мне подсказало сердце, – вполголоса сообщила она.

– Ты та, кто мне нужен, Эйрин! – он поцеловал её. В этот момент его взгляд скользнул по маленькой груди девушки, которая то вздымалась, то опускалась от частого дыхания. И, совершенно неожиданно, заметил на ней белый тонкий шрам, скорее рубец, проходивший по сердцу, словно метка. Это привело его в замешательство. А она, заметив, что увиденное его смутило, стеснительно закрыла свою грудь руками.

– Ты мне ничего не скажешь? – спросил он.

– Прошло уже два с половиной года, Артур. – тихо ответила она и замолчала.

– Это послеоперационный шов, Эйрин. – он нежно оторвал её руки от груди и коснулся её. Пальцы доктора нащупали грубый, слегка зазубренный, шрам, а сердце его сжалось от сострадания, но это чувство не было преобладающим.

– Что это была за операция?

Она, набрав в грудь побольше воздуха, вымолвила:

– У меня нашли кардиомиопатию. Никакие другие методы лечения уже не помогали. Потребовалась пересадка сердца… Все прошло удачно и сейчас врачи говорят, что моё новое сердце чувствует себя «как дома»… Знаешь, если бы не та операция, меня сейчас уже не было бы в живых. Кто-то погиб для того, чтобы дать мне новую жизнь… Я никогда не узнаю, кто был этим человеком… Парень или девушка? Хотя, разве это имеет значение? Просто я благодарна ему и стараюсь жить активно, за двоих: за себя и за того парня… Но самое интересное, что после операции я изменилась. Да-да. Я стала другой. Так утверждают все: и мои близкие, и друзья. У меня, к удивлению, появились новые навыки и увлечения. И, в целом, мне нравится та девушка, которой я стала…

Артур молчал. Его глаза были широко раскрыты от обескураженности. В них сквозил если и не страх, то величайшая растерянность и ошеломлённость. Спустя минуту он произнёс:

– Когда врачи после аварии диагностировали у Роуз необратимые повреждения мозга, то стали готовить её органы к трансплантации другому человеку. Ведь она, посвятив свою короткую жизнь медицине, всегда была фанатичным приверженцем и защитником донорства. Однажды она даже заявила, что, мол «если я когда-нибудь погибну, то пусть моя смерть принадлежит науке». Мы тогда засмеялись, но так и получилось. Её трагическая смерть тоже дала жизнь другому человеку, получившему редкий шанс на выживание… Кстати, Эйрин, когда тебе провели эту операцию?

– В 2016 году. В феврале… – ответила она.

– В какой день февраля? – переспросил он, а его глаза в диком нетерпении стали сверлить её.

– 13-го утром… – молвила она, испугавшись. Сердце девушки лихорадочно забилось в груди, задрожали колени. – А что? Почему ты так смотришь на меня, Артур?

Поверить в такое невероятное совпадение было просто невозможно. Оно пугало. Ведь и Роуз разбилась в ночь с 12-го на 13-е февраля. И в том же году…

– А где тебе сделали эту операцию? Здесь, в Бирмингеме?

– Да, конечно.

Он больше не знал, о чём ему думать. Его одолели оглушение и заторможенность, чередовавшиеся с периодами возбуждения. Его мысли путались, а трепещущее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Зная, что в Бирмингеме столь серьёзная операция как трансплантация сердца есть явление нечастое, можно было со 100-процентной уверенностью говорить, что в грудной клетке этой прекрасной девушки бьётся донорское сердце его Роуз. Её нет, а её сердце продолжает биться в груди Эйрин – девушки, которую он любит! Это же немыслимое стечение обстоятельств!

Ему вдруг показалось, что она желает что-то спросить. Но это было не так. Она не собиралась ни о чём его спрашивать. Зато внезапно почувствовала, что ей хочется прикоснуться к нему…

– В твоём прошлом есть часть моего, – почему-то сказал он, нежно поцеловав её милое и доброе лицо.

– Что ты имеешь в виду, Артур? Я не понимаю…

– Это не важно… Просто… я знал, что однажды мы снова встретимся. И это произошло! – он невзначай назвал её «Роуз» и прижался головой к её груди, чтобы вновь услышать биение родного сердца…

…Через полчаса они сидели в её просторной и светлой комнате, уставленной недорогой мебелью: широкой деревянной кроватью, платяным шкафом, добротным письменным столом из орехового дерева, обитым сукном, и множеством книжных полок, за стёклами которых аккуратными рядами стояли книги. Они пили вкусный кофе с пирожными и сливочным кремом её приготовления. И, даже если между ними воцарялось короткое молчание, то через несколько секунд они снова начинали оживлённо болтать, вспомнив какие-нибудь смешные истории. В основном, говорила Эйрин, задавая ему загадки и остроумные шутки, и так громко смеялась, что невозможно было не поддержать её весёлый задор:

– А известно ли тебе, Артур, кто был первым доктором? – деловито спросила она.

– Первым доктором? Им был Гиппократ, знаменитый древнегреческий целитель и отец медицины. – серьёзно отвечал он, не подозревая подвоха с её стороны.