Всему свое время

– Не говорите, что хотите убедить меня жить дальше! Что жизнь того стоит! Конечно, стоит, когда в ней есть радость и здоровье! Без этого жизнь не имеет смысла. Дни идут за днями, сменяясь бессонными ночами, а она – смерть – всё не приходит. Неужели она не знает о моем существовании? …Доктор, послушайте, я подпишу любые бумаги, если нужно. Вас никто не будет обвинять. Наоборот, вы станете героем, добрым самаритянином.

– Но меня накажут по всей строгости закона. За нарушение профессиональной медицинской этики. За умышленное убийство, в конце-концов. – Артур пытался сейчас найти действенные аргументы, но, увы, они отказывались появляться у него в голове.

– Если прерывать жизнь неприемлемо с точки зрения этики, то насколько морально продлевать страдания? – воскликнул Кевин. – Вас останавливает страх? Чокнутый старик. Вы, наверное, так думаете обо мне? Может быть… но этот чокнутый ирландец хочет получить равные права с обычными людьми, которые могут двигаться и могут наложить руки сами на себя, не прибегая к посторонней помощи. А парализованный онкологический больной этой возможности лишен… Эх, куда подевалась моя сила?! Если бы я мог передвигаться, я бы давно свёл счеты с этой никчемной жизнью…

В палате нависла тягостная тишина, разделявшая двух людей – сострадательного доктора, который ничем не мог помочь страждущему кроме как облегчить его удручающее состояние и человека напротив, одинокого и утомленного нещадной болезнью.

– Вы ведь католик, Артур? – вдруг спросил Кевин.

– Да, именно так, – ответит тот, удивившись, что этот, сохранявший непостижимым образом истинное мужество ирландец, всё ещё находит в себе силы говорить на другие темы кроме как о собственном уходе из жизни…

– Тогда, должно быть, вы слышали речь Его Высокопреосвященства архиепископа Вилльяма Аддерли в Соборе Сент-Чэда? Вы ведь прихожанин той Церкви?

– Да, я посещаю Сент-Чэд… Вы говорите об архиепископе Бирмингема?

– О нём самом… – глаза Кевина посмотрели на Артура.

– О чём там говорилось, в его речи? – полюбопытствовал Артур.

– Это было в 2009 году. Аддерли тогда координировал организацию Дня в Защиту Жизни в Великобритании и озвучил новую позицию Католической Церкви по отношению к самоубийцам…

– Вы помните о том, что слышали много лет назад, мистер О’Брайен?

– Помню как сегодня… Я был на той проповеди… Его Высокопреосвященство сказал, что «самоубийство – это грех, однако чтобы вполне осознавать, что такой поступок является грехом, человек должен быть психически здоровым. Когда человек совершает самоубийство, он, как правило, находится в таком смятении и отчаянии, что теряет контроль над собой – его сознание затуманено. Бог же не осуждает того, кто не ведает, что творит. Его милосердие бесконечно».

Оцепенев, Артур молчал, слушая гулкие удары собственного сердца. Губы его сжались. Но и за этой абсолютной тишиной было понятно, что творится в его голове, какие непримиримые противоречия раздирают его…

– Он так горячо, с такой искренней убеждённостью упрашивает о смерти, словно речь идёт о милосердном поступке, – размышлял он. – Этот мужественный человек, истинный потомок кельтов, с отчаянием подбитого зверя, взывает о помощи. Если бы он мог двигаться, его измученное тело сейчас корчилось бы от боли…

А Кевин вновь тяжело вздохнул:

– Доктор Смит… Каждому в жизни дается шанс самому принимать решения. Так не лишайте же меня этого шанса. Я больше не могу так. Существовать в таком жалком, тухлом состоянии – это так унизительно… Не приведи Господь познать вам, что это такое, когда хочешь уйти. Всей душой. Всем сердцем. И не можешь. Когда я впервые увидел вас, я понял, что Бог есть. И он – в вас! Услышьте меня! В ваших силах помочь мне уйти туда, откуда не возвращаются… Только не жалейте меня. Это противно!

Это был страшный вопль безысходного отчаяния человека, который, наряду с физическими страданиями, испытывал поругание собственной чести и сердился на свою беспомощность и бессилие.

– Артур, я молю о смерти не потому, что не люблю жизнь, но потому, что смерть моя неотвратима, а неизбежное следует принимать с распростёртыми объятиями, смело глядя ей в лицо… – в его шёпоте слышались предсмертная тоска и непреодолимая жажда смерти, которую какое-то неведомое, злое провидение отдаляло от него нарочно, дабы продлить эти страдания. Артур видел, что старик был почти при смерти и мучительно, не по-человечески, безмерно страдал…

– Прошу вас, Артур, положите рядом со мной эту фотографию, что стоит у окна. Пусть она сопровождает меня в бесконечности. – И, если можно, приподнимите жалюзи. Хочу увидеть солнце и весенний вечер. Сегодня, я чувствую, будет лунная ночь…