Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

На «Рабочем» тепло встретили Сеньку. Притащили белье, брюки, бушлат; второй штурман принес капитанскую фуражку с поломанным козырьком. Поили чаем, горячим и ароматным. Но Сенька ласкающим взором смотрел на матросов и, показывая ногтем на донышко стаканчика, виновато улыбался и говорил:

_{Притащили белье, брюки, бушлат и одели Сеньку}

— Маленько-маленько налей водка, мой водку любит…

Матросы смеялись дружно.

— Водка плохо, чай пей, слаще и полезнее!

Ребята комсомольцы водили Сеньку по всему пароходу, и остяк, сохраняя достоинство, восхищался в меру — не очень шумно.

На палубе, оглядывая идущие сзади пароходы, говорил:

— Зачем много так идет?

— Лес с Енисея повезем…

Когда «Рабочий» поравнялся с дымившим на берегу чумом, Сенька заявил решительно:

— Давай, свисти всем, ко мне в гости поедем!

— Нельзя, Семен Иванович, работа!.

— Какой такой работа? В гости к хорошему человеку всегда можно.

Он обиделся как маленький ребенок.

На пароходе Сеньку все звали Семеном Ивановичем. Когда впервые спросили, как зовут, он приветливо ответил:

— Сенькой.

— А отца как звали?

— Ванькой.

— Ну, значит, Семен Иванович…

Непонятное, но приятное было новое имя. Сорок пять лет русские купцы и промышленники звали его Сенькой, а тут — Семен Иванович!

Когда Семену Ивановичу наполнили, что он давно проехал чум и что семья, мол, ждет, и рыбачить, наверно, надо — то он обиделся.

На пароходе погостил больше суток. Перед спуском простился со всеми за руку, приглашая заехать на обратном пути в гости.

Скользя вниз по Енисею на ветке, Семен Иванович заезжал во все чумы. Бушлат на нем висел мешком, фуражка надвинулась на уши, но везде с почетом встречали Семена Ивановича. Сидя у костра, он рассказывал о морских пароходах, которые тревожили — рыбацкое сердце. Везде в ответ качали головами.

_{Везде с почетом встречали Семена Ивановича}

— Плохо будет… Лес вырубят, зверь убежит, рыба уплывет в море…

Семен Иванович, поправляя фуражку, успокаивал:

— Хотя водки не дают, но хорошие люди… Сам капитан говорил: «Семен Иванович». — И, приподнимаясь, изображал свое прощание с капитаном..

МЕДВЕЖЬЯ ВЕЧОРКА

Рассказ из быта остяков-зверодовов Д. Березкина

Материализм не делает различия между так называемыми «единобожием» и «язычеством». И моно- и политеизм од пиково служат целям одурманивания классового сознания трудящихся. С этой точки зрения грубые первобытные обрядности отсталых в культурном развитии народностей не должны представляться нам более отвратительными и опасными, чем те утонченные формы, в которые выливается, например, католицизм — господствующая религия «цивилизованного Запада». Дм Березкин показывает нам любопытную бытовую картинку из жизни сибирских остяков-звероловов. Религия еще очень прочными корнями вросла в быт отсталых народностей Севера. И это один из тормозов, которые задерживают превращение «Сибири каторжной» в «Сибирь социалистическую»…

Загадочной, мало обследованной громадой залегло между нижним течением Иртыша и Оби зыбкое, словно кисель, Васюганье[28]). Таежная непролазная чаща обомшелого хвойно-лиственного леса порой раздвинется в стороны, уступая место открытой, кочковато-бугристой поляне с бездонными болотными окнами — и сдвинется вновь, сумрачно нахохленная, зловещая…

Стояла ясная осенняя пора. Солнце не успело окончательно скрыться за гребенчатой линией разнолистной Васюганской тайги, а понизу уже поползли серовато-серые хлопья тумана, постепенно задергивая знобящей мглой извивающуюся среди невысоких наплывных бугров речку Чай. Глухой прибрежной тропой медленно брел я к юрте знакомого остяка-зверолова Фан-Чая. Ноги ныли от усталости, а пронизывающая сырость, полная дурманящих, гнилостно-прелых запахов болотной трясины, противной мелкой дрожью отзывалась в теле. Но вот сквозь белесый туман желтоватым пятном замаячил огонек. Послышался злобно-настороженный собачий лай.

— Гоп-гоп! Пушинка! Том! — громко позвал я знакомых мне собак.

Послышался характерный дробный собачий топот, и через миг из тумана вынырнули две остромордые лайки и, признав меня, с радостным повизгиванием закружились вокруг.

Почти одновременно из распахнутой настежь двери юрты, с потрескивавшей головней в руке, вышел навстречу сам Фан-Чай.