Всей землей володеть

В раздумье перебирал он белыми холёными перстами цветастые чётки. Подумалось: начал он плести сложную, хитроумную и опасную паутину. Как бы только не запутаться в ней самому, не прогадать, не совершить промах. Изяслав — глуп и ничтожен, Гертруда — развратна и жестока, Святослав — безмерно честолюбив и самонадеян. Такие люди недостойны быть у власти, их нужно низринуть с высоты, доступной лишь большому уму, и он, Всеволод, это совершит. Должен совершить! И кажется, Святослав в грядущем, в начавшейся незримо и скрытно уже сейчас борьбе будет опаснее остальных. Славно, что нашёл Никита Яровита. Этот боярин неглуп, может стать нужным человеком, надёжным слугой и верным другом. Не зря к нему благоволил покойный князь Ярослав. Нельзя его отталкивать, надо приблизить к себе, дать понять, что проникся к его бедам участием, тогда он будет предан, податлив, голову будет готов сложить.

...Тускло мерцала на столе тонкая свечка. Всеволод писал наказы воеводам, тщедушный печатник прикладывал к грамотам вислые печати — восковые, свинцовые, серебряные.

Князь тревожился, недобрые вести приносили с юга загадочные и буйные степные ветры. Стал чувствовать он непрочность, зыбкость вокруг. Переяславское княжество представлялось ему теперь утлой лодчонкой посреди бушующей водной стихии. Куда унесёт её по воле свирепых волн, найдёт ли он, незадачливый лодочник, путь в тихую, спокойную гавань?

Всеволод вздыхал, макал гусиное перо в чернильницу, с какой-то обречённостью и равнодушием выводил очередную строку: «Поганых посторожи. Деревни и сёла оборони. Если набег случится, шли гонца. Огни зажигай на башнях...»

Наконец, он отпустил печатника и слуг, задул свечу и медленно поднялся со скамьи.

Распахнул ставни окошка, вдохнул в лёгкие свежий после дождя прохладный воздух, глянул ввысь, в ночное звёздное небо, потом перевёл взор на тёмные тени деревьев в саду, уловил тихое стрекотание сверчков в густой траве. Вдали раздавались молодые весёлые голоса, слышался смех, мужской и женский.

И странным и диким казалось: где-то шумят свадьбы, праздники, идут беззаботные гулянки, льются рекой хмельные меды. Словно из другого мира, доносятся до его слуха эти голоса. Людям совсем неважно, что вот он, князь, стоит тут один-одинёшенек у окна в пустой палате и грустно взирает в ночную тьму, пытаясь обрести ответы на бесконечно возникающие волнующие душу вопросы. И зарождалась у него в сердце зависть какая-то к простолюдинам, и одновременно охватывали его гнев и презрение к ним, и ещё некая боль душевная, горечь овладевала всем его существом. Насколько далеки все эти простолюдины от его мыслей, переживаний, забот! Они никогда не поймут, не уразумеют его высоких устремлений. Но к чему гневаться на них?

Князь пожал плечами, сам себе удивляясь.

Его, Всеволода, жизнь — это нескончаемая череда дел — мирных и ратных, тайных и явных. И стоит ли теперь, задавшись великой целью, глядеть вниз, размениваться на пустое? Нет, не стоит. Всеволод с шумом захлопнул ставни.

Глава 27 «ПРИБЕРЕЖЁМ ДО ВРЕМЕНИ»

Израненный, пронзённый копьями вепрь бился в предсмертных судорогах. Окровавленные клыки его, насмерть поразившие одного из ловчих, ещё пугали охотников, которые натягивали поводья ретивых коней и с опаской косились на издыхающего зверя.

Князь Святослав спешился, крепкой десницей выдернул из пожен меч, бесстрашно шагнул к вепрю и, размахнувшись, отсёк ему голову. Земля обагрилась звериной кровью. Словно эхо, вторя глухому удару меча, под порывом ветра надрывно заскрипело и тяжело рухнуло наземь старое высохшее дерево на склоне холма.

Ко князю подъехал на гнедом жеребце ромейский патриций.

— Архонт — великий охотник, — заметил он, сойдя с коня, и улыбнулся, обнажив крупные белые зубы.

Святослав выслушал похвалу равнодушно. Всю жизнь трутся возле него ромеи с льстивыми речами, полными лжи и обмана, и научился он не поддаваться их пустословию и коварным нашёптываниям: «Иди на Изяслава. Разве достоин он сидеть в Киеве? Станешь великим, архонт. Базилевс поддержит тебя».

Нет, не по душе Святославу сладкий шепоток ромейских угодников. Крючкотворством да кознодейством не достигнешь подлинного величия, а без него не сесть ему на отцов стол — бояре киевские не примут.

А о Киеве мечтал он с ранней юности, даже не столько о Киеве, сколько о славе и власти. Чувствовал Святослав в себе силу, знал — сможет свершить замысленное, если будет умён и терпелив в меру. Ибо есть у него верная дружина, а с нею и славу, и добыток всегда он сумеет обрести, и вовсе не нуждается он в помощи ромеев.

Но не настал ещё час, не пришло время — чтобы створить большое дело, надо запастись большим терпением.