Всей землей володеть

Но терпеть, ждать Святослав не любил, и чтобы отвлечься от будоражащих ум мыслей о будущем, о власти, о киевском великом столе, учинял он в Чернигове буйные весёлые пиры, на которые созывал всех желающих, неделями пропадал на ловах, собирал при соборе Спаса библиотеку, уже теперь мало в чём уступающую знаменитой Ярославовой, с годами полюбил, подобно Всеволоду, книжное чтение, так, что невозможно бывало порой оторвать его от книг. Но все эти повседневные дела, в сущности, были для князя Святослава лишь попыткой отвлечься от своих честолюбивых мечтаний.

Недолюбливал Святослав старшего брата, Изяслава, а младшего, Всеволода, хотя и слушал порой, в последнее время тоже сторонился — прознал, что это он подговорил беспокойного племянника Ростислава выгнать из Тмутаракани его воевод. Тоже лукав, братец, стойно ромей, отвадил-таки племянника от Ростова с Суздалем. Но ничего, он, Святослав, ему ещё покажет — придёт час, посадит в Залесье кого-нибудь из сыновей.

Сыновья... Четверо их у Святослава. Старший, Глеб, силою отличен, хоть и молод ещё, на ловах первый, в бою храбр, неустрашим, но вот... Нет в нём ума державного, не уразумеет никак, что княжить — не токмо мечом махать. Второй сын, Роман — тот пылок и горяч чересчур. Третьему, Давиду, и вовсе впору не на столе сидеть, а в монастырь идти. Тих, труслив и набожен он, словно монах. Зато четвёртый по возрасту сын, Олег — надежда Святославова. Сей сын всё схватывает налету, всегда его понимает, и радуется отцово сердце — будет кому завещать черниговский стол. А может, и не черниговский — киевский? Кто ведает?

...Когда довольные добычей охотники возвращались из лесу домой, ромейский патриций Кевкамен Катаклон снова подъехал к князю и тихо, вкрадчивым голосом сказал:

— Вот пируешь, охотишься, архонт, а не знаешь, что в Киеве творится.

— Отстань! — недовольно отмахнулся от него Святослав. — Какое мне дело до Киева?

— А разве не ты более достоин княжить в Киеве? — лукаво подмигнув, спросил Катаклон.

Святослав криво усмехнулся.

— Тебе, патриций, сколько заплатили за котору меж нами? Верно, немало злата отсыпали? Дак вот ведай: не пойду на брата!

— А кто говорит, чтобы ты воевал?! — Катаклон испуганно всплеснул руками. — Нет, архонт, не понял ты меня. Ты по-другому сделай. Сиди, терпи, жди удобного часа, киевских бояр одаривай: мехами, золотом, серебром. А дальше всё само получится. И никакой войны не надо. Киев сам к твоим ногам упадёт, как перезрелый плод.

— А ты умён, ромей, — покачав головой, удивился Святослав. — Не то что иные тут отирались, единоплеменники твои. Ну да забудем толковою нашу. Прибережём до времени.

Он рассмеялся и совсем уж по-молодецки хлопнул Катаклона по плечу с такой силой, что тот от неожиданности едва не слетел с седла.

Глава 28 КУПАЛЬСКАЯ НОЧЬ

Роксана смотрела на девичьи венки, плывущие по тихим волнам лесного озерца. С какой стороны придёт возлюбленный, в ту сторону и унесёт вода брошенный ею венок. Девушка задумалась и присела на берегу, подперев кулачком щёку. Ветра не было, венки почти не двигались с места и лишь покачивались на маленьких волнах, слегка озаряемых тусклым светом луны.

Подружка, Милана, подошла к Роксане, опустилась рядом на траву и ласково обхватила руками её тонкую шею.

— Чего грустишь? Тамо через костры прыгают, мы с Ратшей такожде, — улыбаясь, сказала она. — Пойдём, Роксанушка.

— Нет, потом, после. Гляди, поплыл! — Роксана встрепенулась и указала на венок, уносимый ветром в сторону Днепра, с трудом различимого за камышами в вечерней дали.

— Скажи, Милана, ты любишь Ратшу? Ты боярская дочь, а он — сын ремественника.

— Что с того?! — вспыхнула Милана. — Да он в тысячу, в десять тысяч раз лучше... Всех сих боярчат! Аще не отдадут мя за его, сама пойду, убегу из терема отчего! Люб мне Ратша!

Роксана ласково улыбнулась подруге, погладила её по румяной щеке и шепнула:

— Ежели что, я те помогу. В беде не брошу.

Милана, маленького роста, светлоглазая и белокурая, живая и весёлая, лёгкая нравом, казалось, была полной противоположностью высокой русоволосой Роксане, часто пребывающей в задумчивости и любящей тишину, но подруги всегда были вместе и делили между собой сердечные тайны.

— Вот Вышеслава сказывает: грешно на празднества языческие хаживать. А я вот мыслю: чего ж грешного-то? Люди веселятся, сердце радуется. Глеб тож, не ведаю, придёт ли. — Роксана тяжело вздохнула.

— Придёт, ясно дело, придёт. Ты, Роксанушка, верь, — попыталась ободрить её Милана.

Внезапно она порывисто вскочила, с громким смехом побежала по песчаному берегу озера, обернулась и крикнула издали:

— Пошла я! И вы со Глебом приходите, не бойтесь, в веселье греха нет!

Роксана с грустью смотрела вслед подруге. Как бы и ей хотелось мчаться туда, к костру, радоваться, заливаться смехом от счастья! Кто-то сзади осторожно тронул её за косу. Девушка вскрикнула от неожиданности, оглянулась и, увидев перед собой Глеба, весело засмеялась. Вмиг улетучилась, исчезла, провалилась в небытие владевшая ею доселе весь вечер печаль.