Всей землей володеть

Был ли он, князь Хольти, всего несколькими днями назад уступивший киевский «злат стол», так уверен в себе? Вряд ли. Просто выработанная с детских лет привычка казаться невозмутимым в самые тяжёлые, решительные, переломные мгновения жизни всякий раз позволяла Всеволоду создавать впечатление своей неуязвимости, своего величия, и это как-то неприметно, постепенно вынуждало других людей подчиняться его словам, его воле, его желаниям.

Но вот Изяслав появился в дверях. Всеволод и Владимир молча поклонились ему как старшему. Следом за Изяславом в палату вошли бояре и воеводы. Были здесь Ян и Путята Вышатичи, Чудин с братом Туки, Порей, Орогаст, Перенит, Коницар, Всеволодов боярин Ратибор. Когда они расселись по скамьям вокруг стола и около стен, Изяслав прервал молчание и рассыпался в похвалах брату:

— Ты показал, Всеволод, любовь ко мне, ибо возвёл меня на стол мой и назвал старшим. Пото и я топерича не помяну первой злобы. Ты брат мне, а я — тебе, и голову свою положу за тя!

Бояре одобрительно загудели. Всем им надоели долгие войны и раздоры, когда завтра не знаешь, чья будет перемога: Изяслава ли, Всеволода или Всеслава Полоцкого. Хотелось покоя, порядка, тишины. У каждого боярина закупы и холопы трудятся на ролье, у каждого табуны коней, стада скота, обширные вотчины в разных концах Руси — сидеть бы, посылать тиунов в сёла, собирать дани, наполнять амбары житом, дома — иноземной дорогой рухлядью, а тут — распри, усобья. Приходилось отрывать мужиков от пашни, тратиться на оружье и доспехи, самим вдевать ногу в стремя и идти на рать. Хорошо, если отныне всё переменится и будет, как в прежние времена, в золотые годы княжения Великого Ярослава.

Меж тем Изяслав продолжил:

— В награду за любовь ко мне, брате, передаю в руци твои град Чернигов, волость недостойного покойного князя Святослава. Да простятся ему грехи его. И Переяславль даю тебе такожде. Сыну твому Володимиру даю Смоленск. Моим сынам во княжение даю: Святополку — Туров, Ярополку — Вышгород. И да будет в том слово моё крепко.

Всеволод равнодушно выслушал хвалебную речь брата. Сейчас Изяслав добр, но скоро радость его схлынет, иссякнет, как иссякнет и поток пустых речей. Опять, как прежде, станет он, науськиваемый ближними — женой, сыновьями, иными боярами, — притеснять прочих князей, кричать: «Я старший!» И тогда кто, как не он, Всеволод, окажется первым на Изяславовом пути, будет главной помехой в борьбе за первенство на Руси. Выходит, надо вырвать из его рук оружие. Но как? Всеволод терялся в догадках. Одно он знал твёрдо: Святославичей, этих крамольников, которые не поддержали его против ляхов, надо покарать, и покарать немедля. И лучше всего сделать это руками Изяслава и его сыновей.

«Если, князь, измыслил ты бороться за Киев, пусть даже сейчас ты на время отступил, то ты должен, должен свершить...» — будто заговорил в душе Всеволода некий таинственный внутренний голос.

«Остановись, князь! — тотчас же одёрнул он себя. — Холодок страха бежит по спине твоей. Что замыслил свершить ты? Безумие, страшный грех!»

«А что, и сверши! — неожиданно возразил всё тот же внутренний голос. — Только бы наказать смутьянов, не допустить новой которы и... достигнуть наконец желанного. Прочь страх!»

Всеволод встал со скамьи и попросил Изяслава:

— Дозволь мне слово молвить.

Изяслав согласно кивнул.

— Брат, княже великий, — осторожно начал Всеволод, стараясь взвешивать каждое сказанное слово. — Святославовы сыновья куют крамолу против нас, подбивают простой люд к бунту. Старший из этих злодеев, Глеб, сидит в Новгороде, второй год не шлёт никакой дани и пишет омерзительные грамоты, будто Новгород Киеву неподвластен. Думаю, хочет он от нас отложиться. Опасность великая исходит от него, брат. Если потеряем Новгород, лишимся мёда и пушнины, зачахнет торговля, сильные убытки понесёт казна, неоткуда будет набирать воинов-пешцев. Новгород — главный город на полуночном пути, оплот нашей с тобой власти. И чтоб не вышло большой беды, думаю, Глеба надо с Новгорода свести.

Изяслав окинул вопросительным взглядом бояр.

Поднялся Чудин.

— Всё сие тако, князи. Лиходейничает Глеб. Да токмо, мыслю, не ко времени его трогать. Глеб надобен, чтоб Всеслава остеречь. Ибо полоцкий сей оборотень — ворог всего рода Ярославлева, всех киян. А Глеб — племянник родной ваш. Мыслю, с им и поладить как ни то мочно.

— И верно, Чудин, — поддержал Ян Вышатич. — Новый город супротив нас не выстоит. Без нас им некуда. Хлеб, почитай, весь с Киева да с Ростова им идёт.

— А если... — Всеволод прищурился. — Если Глеб со Всеславом сговорится?

Над палатой вмиг нависла грозная, тяжёлая тишина. Почесал затылок Чудин, закачал головой Ратибор, тупо уставился в пол Ян Вышатич.