Всей землей володеть

Ему становилось ясно: начинается большая игра, и не хотел он остаться от неё в стороне. Ещё он знал: не случайно приехал Славята именно к нему. Не к Чудину, не к Вышатичам, не к самому князю Изяславу — к нему. Выходит, он новгородской господе нужен.

— Ставр Годиныц. Всё посадницество мыслит полупить. Ещё Олександр.

— Ну, так, — протянул медленно Яровит.

Кусая губы, он перебирал пальцами цветастые чётки, косил взглядом в сторону, размышлял.

Наконец, спросил умолкшего Славяту прямо:

— А почему ко мне ты пришёл?

И Славята, лукаво улыбнувшись, ответил:

— Посадник добрый Нову Городу нужен. Щоб и о земле заботу имел, и от княжого гнева избавить мог, и суд праведный творил.

— Ну, так, — повторил Яровит.

Он задумался. Говорить или не говорить пока об их разговоре князю Всеволоду? Как бы чего худого не помыслил князь. А то скажет: домогается Яровит власти, над другими возлететь хочет. Опасную затею выдумали они в Новгороде.

И, словно угадывая сомнения Яровита, Славята промолвил:

— Пойдём, боярин, со князем Всеволодом побаим. Он Глеба страсть как не любит!

На том и порешили.

...За окном в высокой траве стрекотали кузнечики. Со Стрижени тянуло вечерней прохладой, слышно было, как тихо плещут волны.

Сидели втроём при свете свечей и, словно в зернь[298] играя, выкладывали друг перед другом мысли.

Всеволоду нравилось предложение Яровита и Славяты. Он знал: так или иначе, раньше или позже, но Новгород окажется под рукой Изяслава. А Яровит — его, Всеволода, человек. И если вятшие мужи прочат его в посадники, то лучше и быть не может. Вот только... Как осилить Глеба?

— Ты, княже, о том ся не заботь. Есь у мя люди верные. Отворим врата крепостные, — убеждал Славята, и Всеволод согласно кивал.

Да, дело было стоящее.

...Обмакнув перо в чернила, князь писал на листе харатьи грамоту. Писал в Туров, Святополку.

Не довольно ли прозябать сыновцу в пинских болотах, не настал ли час искать себе лучшего стола на Русской земле?

К грамоте подвесили красную печать на шёлковом шнурке. И ещё до рассвета Славята, оседлав лучшего дружинного коня, в сопровождении отряда черниговцев выехал со Всеволодовой грамотой в Туров. Оттуда путь его, уже вместе со Святополком (который, конечно же, согласится обменять захолустный Туров на Новгород с его богатством!) лежал в Киев, ко князю Изяславу. Там же, в Киеве, должен был к тому времени оказаться и Яровит.

А пока они остались с Всеволодом в палате вдвоём. Яровит смотрел князю в лицо, и охватывал всё его существо внезапный трепет. Читал он в тёмных Всеволодовых очах ужас, страх, смятение. Князь Хольти молчал, беззвучно, одними губами шепча покаянную молитву.

Наконец, страх во взоре его исчез, одна решимость и твёрдость читалась в нём, и это ещё сильней испугало умного, догадливого Яровита.

— Звал, князь?! — На пороге палаты появился огромный рыжеусый детина.

Бритый подбородок и длинные стянутые обручем волосы выдавали в нём нурмана.

— Да, Бьёрн, звал, — ответил князь. — Поедешь в Новгород, с боярином Яровитом. Дело ждёт вас трудное. Стол идёте отнимать у ворога моего, князя Глеба. Так вот, князь Глеб...— Всеволод на мгновение замолк, переводя дыхание, и резко выпалил: — Он должен умереть! Ты понял, Бьёрн?!

— Сделаем, князь! — Нурман равнодушно усмехнулся.

Яровита прошиб холодный пот, он со страхом взглянул на икону Спасителя на ставнике и перекрестился.

— Спаси, Господи! — прошептали, словно бы сами собой, бледные сухие уста.

Он не заметил, как Бьёрн исчез за высокими дверями.

— Что делать, боярин? — вздыхая, развёл руками Всеволод. — Тут, друг мой, поконы и законы волчьи. Или мы Глеба, или он нас. Не думай об этом. Без тебя всё створят. То я... чтобы ты знал. Главное иное: наведите в Новгороде со Святополком порядок. Бояр не прижимайте, но и не распускайте. Да что учить тебя — сам всё разумеешь! Давай, что ли, обнимемся напоследок.

Он заключил Яровита в объятия и вдруг зашептал неожиданно дрогнувшим голосом:

— Друг ты мне, боярин, помощник первый. Тяжело с тобой... расставаться. На тебя, как на самого себя, всегда полагался. Ну да таков крест наш, видно. Даст Бог, свидимся ещё.

Князь смахнул с глаза непрошеную слезу.

...Утром Яровит прощался с племянником. Они сели на дорожку в горнице, помолчали. Уже высказаны были все слова, выданы все наказы, и сидел Яровит, хмурясь, с нехорошим каким-то предчувствием на душе.

Но, отбросив тревоги прочь, встал наконец, обнял, расцеловал племянника, хлопнул его по плечу.

— Пора мне, Талец. Значит, как мы уговаривались, остаёшься в Чернигове за хозяина. Проследи за данью, на поля выезжай, погляди, как уборка идёт. Если какой поход — наперёд не лезь, воеводу и князя во всём слушай. Ну, прощай. Мне пора.

Он спустился с крыльца, взобрался на коня, выехал за ворота, оборотился и долго смотрел на Тальца, который стоял на всходе и махал, махал ему вслед рукой.

Яровит не мог знать, что то была их последняя встреча.

Глава 92 ИУДЕЙСКАЯ ОБЩИНА