Читаем Всей землей володеть полностью

Но тотчас тревожным набатом ударила ему в голову иная мысль: «Что будет дальше? Как жить? Ведь Изяслав — он слаб, он слушает чужие недостойные советы. Верно, отыщутся такие, кто ввергнет меж ним и отцом меч. И тогда... Снова кровь, снова усобье. А может, обойдётся? Может, всё будет иначе? Не проникнуть в грядущее, не угадать. Всё бо в Руце Господней».

Владимир вздохнул и, как чёрных воронов, отогнал прочь тяжёлые думы.

<p><strong>Глава 88</strong></p><p><strong>РАДОСТЬ ГЕРТРУДЫ</strong></p>

Всеволод и Изяслав весь вечер ходили по лагерю между кострами, у которых шумно пировали воины. Уже ближе к ночи, усталые и довольные, они направили стопы в большой Изяславов шатёр и опустились на кошмы.

Великий князь с наслаждением вдыхал полной грудью и никак не мог надышаться воздухом Русской земли.

Благоухали травы, цветы, деревья, свежестью обдувал лицо льющийся с реки ветерок — запахи были совсем не те, что на чужбине, он соскучился по ним, по всему тому, что имел когда-то и что потерял. В глазах его уже давно исчез гнев, теплилась в них тихая, спокойная радость, а ещё благодарность — да, благодарность Всеволоду, который вернул ему всё это, вернул родину, вернул отчий стол, вернул этот так хорошо знакомый с детства аромат трав.

Они сидели в шатре, и Всеволод не решался пока начать разговор о державных делах. Вокруг мельтешили слуги, вбежала вдруг запыхавшаяся от волнения румяная Гертруда.

Малиновый плащ её развевался на ветру, под ним сверкало изумрудом долгое платье фландрского сукна; такого же цвета убрус, раскрашенный огненными петухами, покрывал голову под парчовой шапкой. Она вся цвела от неуёмной дикой радости.

— Это правда?! В самом деле?! Ты идёшь миром в Киев?! Я снова великая княгиня?! — Она без стеснения, смеясь бросилась Изяславу на шею.

Всеволод с любопытством, смешанным с удивлением и презрением, смотрел на веселье этой нисколько, казалось, не изменившейся за четыре года женщины.

«А говорила, будто ты иная, — с горькой усмешкой вспомнил он былое. — Да, власть — главное в жизни нашей. Всё остальное — сущие пустяки и мелочи. Никакая любовь не заглушила в душе Гертруды властолюбия. Изгнали Изяслава из Киева — и сколь, наверное, жалка была она! Куда только и девалась тогда вся эта её кажущаяся надменность и гордость! Вернули Изяславу великий стол — и сколь довольна она. Вот и выходит: спала с одним, а радуется другому. На что ей я — всё равно не возьму в жёны. А вот если бы Изяслав умер, Гертруда бы потеряла всё, что имела. Господи, что за мысли глупые в голове витают?! Я должен радоваться счастливому возвращению брата. Радоваться?!» — Вдруг Всеволод почувствовал, что то светлое чувство, которое испытал он, когда обнимал Изяслава посреди поля, схлынуло, улетучилось. Раздражение, злоба, досада наполнили его душу при виде Гертруды. И злая мысль уже вползла в мозг: «Ничего, придёт время, и... Об этом думать рано. Пока рано. Там будет видно». — Князь Хольти решительно остановил течение этой злой, коварной мысли.

А великая княгиня тем часом, будучи не в силах сдерживать свой восторг, аж мурлыкала от удовольствия и тёрлась о плечо Изяслава.

— Довольно, милая! Срамно пред людьми, пред челядью. После, после, — говорил, смущённо улыбаясь, Изяслав.

Гертруда наконец успокоилась. Она села рядом с князьями, серые её глаза зажглись лукавым, так хорошо знакомым Всеволоду огнём.

И вздрогнул внезапно Всеволод: вспомнил он таинственно исчезнувшего лекаря Якоба. Страх, нежданный страх поразил его в самое сердце, он несмело поднялся, приложил руку к груди, чуть склонил голову, извинился и сказал, что должен уйти. Нет, не мог он сейчас вот так спокойно сидеть и смотреть в эти лукавые серые глаза, в которых таилось преступление. Не соузниками, не родственниками, не друзьями были они с Гертрудой, но — сообщниками в грязном, богопротивном деле.

До глубокой ночи, стоя на коленях перед образами в своей походной веже, Всеволод истово молился, рыдал и клал поклоны.

<p><strong>Глава 89</strong></p><p><strong>ХЛОПОТЫ ГИДЫ</strong></p>

Из окна теремной башни молодая княгиня Гида увидела, как отряд оружных дружинников провёл вдоль улицы закованного в цепи Олега. Сверкали на июльском солнце острые копья. Воины были незнакомые, чужие.

«Люди Изяслава», — поняла Гида.

Олег держался спокойно, с гордым презрением в глазах смотрел он окрест. Шёл с непокрытой головой, шальной ветер развевал его пепельные волосы. Стражники грубыми толчками тупых концов копий ввели князя на Брячиславово подворье. До ушей Гиды донёсся скрип ворот и короткий властный приказ:

— В клеть коромольника! На хлеб и воду! Князь Изяслав велел: после разберёмся, как с им быть!

«Олег — он крёстный моего Гарольда! Близкий нашей семье человек! Надо выручить его из беды!» — простучала в голове Гиды мысль.

Она не мешкая метнулась в покои мужа. Но Владимира в хоромах не оказалось. Тогда поспешила она ко Всеволоду, думая у него обрести поддержку.

Князь Хольти лишь зло ухмыльнулся, выслушав взволнованную речь снохи.

Перейти на страницу:

Все книги серии У истоков Руси

Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах
Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах

Жил своей мирной жизнью славный город Новгород, торговал с соседями да купцами заморскими. Пока не пришла беда. Вышло дело худое, недоброе. Молодой парень Одинец, вольный житель новгородский, поссорился со знатным гостем нурманнским и в кулачном бою отнял жизнь у противника. Убитый звался Гольдульфом Могучим. Был он князем из знатного рода Юнглингов, тех, что ведут начало своей крови от бога Вотана, владыки небесного царства Асгарда."Кровь потомков Вотана превыше крови всех других людей!" Убийца должен быть выдан и сожжен. Но жители новгородские не согласны подчиняться законам чужеземным…"Повести древних лет" - это яркий, динамичный и увлекательный рассказ о событиях IX века, это время тяжелой борьбы славянских племен с грабителями-кочевниками и морскими разбойниками - викингами.

Валентин Дмитриевич Иванов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза