Всего лишь пепел

Веселье набирало обороты, входя какую-то неистовую силу. Гости шумели вокруг нескольких фуршетных столов, каждый из которых напоминал миниатюрный остров-буян. Взрывалось шампанское, звенели вилки тарелки, фужеры, рюмки. На сцене неизвестный мужик терзал гитару и оголтело, не жалея ни себя, ни других орал:

Хэллоуин, в этой смертельной ночи я слышу свой крик...

Я близко, я близко...

Хэллоуин, я борюсь с этим страхом во сне.

Убегай, убегай!

Просто беги, продолжай бежать!

Продолжай бежать!

Просто беги, продолжай бежать!

Продолжай бежать!

Из-за чрезмерного шума, обилия коньяка и шампанского ночь трещала, лопалась, извергая из обнажающихся щелей непроглядную муть, которая устремлялась навстречу свету, смешивалась с ним, отбирая от него силу.

Василий Петрович, употребивший значительное количество коньяку, пытался рассмотреть, кто это так грациозно танцует прямо под фонарем… и не мог. Он подошел совсем близко и только тогда узнал районного прокурора. Тот, аккомпанируя себе голосом, кружился, обнимая гипсовую спортсменку с веслом.

 — Эта юная особа стояла у меня за баней, в конце аллеи, — спотыкающимся голосом сообщил он прокурору.

Но тот не слышал, он все кружился и кружился, отступая в темноту.

 — По-моему, я набрался! — признался Василий Петрович исчезающему в мутном тумане служителю Фемиды.

Тот опять отмолчался. Зато голос Семена Моисеевича гремел где-то совсем рядом. Василий Петрович вытянул вперед руку и пошел на звук. Его внутренняя реальность, образованная парами выпитого конька, значительно отличалась от реальности внешней. Она мычала голосом премьер-министра, сообщала прогноз погоды на январь 2011 года и сильно отвлекала на себя внимание Василия Петровича. Поэтому ему приходилось идти практически вслепую. Он так и делал, пока не наткнулся на чье-то лицо и чей-то смутно знакомый голос.

 — Пап, ты как? Живой? — сказал голос, пытаясь подражать его сыну Юрику. — Там твоя помощь нужна. Этот, как его, Семен Моисеевич, разбушевался, сталкивает людей в бассейн. Он туда все шампанское вылил, пап! А прокурор пытался вынести за пределы участка гипсовую скульптуру. Сержанты не знают, что делать?

 — Не надо притворяться моим сыном! — строго попросил Василий Петрович, не открывая глаз, и попытался применить к неизвестному лицу прием боевого самбо. Однако запутался в движениях и упал. Это несколько распрямило его чувства, и он смог открыть глаза. Первое, что увидел, был его сын.

 — Привет, Юрик, — бодро воскликнул он, поднимаясь, — ты откуда здесь?

 — От верблюда, — чуть не плача, ответил тот.

 — С кем надо разбираться? — Василий Петрович, старательно притворяясь трезвым, отряхивал с брюк налипший сор. — Неси кобуру с пистолетом. Нет, лучше ружье, оно в моем кабинете. Патроны с картечью захвати. Сейчас всех прижучим. Хамы! Нахалы!

 — Папа, прекрати, давай я отведу тебя в дом, тебе надо отдохнуть, — Юрик, никогда не видевший отца в таком состоянии, был напуган и растерян.

 — Отставить! — скомандовал Василий Петрович и, оттолкнув сына, опять зашагал в сторону главного источника шума. Он старался держать прямо, но земля под ногами двигалась, как лента эскалатора, а поручей рядом не имелось. Поэтому он немного пошатывался. Реальности в его голове смешивались, так что в отдельные моменты он терял самого себя неведомо где. Справа он видел кусты, скамейки, фрагменты человеческих тел и пятна масок-лиц, а слева — кухонную стену своей хрущевки, с портретом Николая Дорофеевича Пузынёва. Который вовсе даже и не был портретом, а сидел за столом и прихлебывал из большой глиняной кружки чай. Он в упор смотрел на Василия Петровича и что-то строго и прямолинейно ему говорил. Василий Петрович оставался глух, пока, наконец, не догадался поискать свои уши и обратить их в сторону деда.

 — Ах ты, мошенник! — услышал он голос Пузынёва-старшего. — Что же ты, окаянный, творишь? Придется тебе отведать моей палки!

Василий Петрович тут же припомнил и саму эту палку, и то, для чего она имела предназначение. Оказывается, его спина и ягодицы еще не утратили живости ощущений от встреч с этим дедовским экзекутором. Даром, что лет тридцать прошло?

 — Не надо, деда! — закричал он и побежал, чтобы спрятаться где-нибудь в дальнем конце участка.

Позади себя он слышал грозную поступь деда Коли: тот не отставал.

 — Ах ты, паршивец, — кричал старик, — мало я тебя в детстве порол! Дрянь ты этакая! Верни гражданам награбленное!

От страшных предчувствий Василий Петрович забыл про свое звание и должность. Сейчас он опять был шкодливым Васькой второклассником, боявшимся деда хуже смерти. Надеяться он мог только на свои быстрые ноги, но дед умел бегать еще быстрее, особым крестьянским бегом, нынче уже почти забытым.

 — Догоню, — кричал Николай Дорофеевич, — уши-то поотрываю!

Тут Вася вспомнил совет дворового дружка Митьки, уверявшего, что если во время быстрого бега расставить руки широко в стороны и изобразить ртом звук мотора, то обязательно превратишься в самолет и взлетишь. В данный момент у Васи другого выбора не было. Он раскинул по сторонам руки, глубоко вздохнул и загудел:

 — Уу-уу-уу!